Книга: Татьяна Бенедиктова "Разговор по-американски"
Часть I. «Игра в доверие» как школа жизни...
57
душного, безличного расчета и взаимной подозрительности, если даже ушлых ньюйоркцев относительно легко надуть, взывая к их доверию110. Человек, который неизменно, «на всякий случай» глух к братскому зову ближнего, предполагал автор газетного материала, скорее всего, сам закоренелый злодей с душой-айсбергом.
Вполне заурядный социальный факт, будучи «раскручен» прессой, на глазах разрастался в миф. Фигура шарлатана, надувалы, спекулянта доверием в американском обществе середины XIX века стала фокусом всеобщего настороженного внимания и опасливого любопытства. Интерес вызывал не только сам шарлатан, но и его собеседник-жертва — человек, поддающийся «магнетическому» воздействию, добровольно и чуть ли не с готовностью «покупающийся» на небескорыстные предложения. Как вести себя в подобных ситуациях? Как не оказаться в нелепой роли одураченного? Против жуликов-трикстеров как реальной общественной опасности неопытную молодежь предостерегали бесчисленные воспитательные руководства. Суть предостережений и характер рецептов были стереотипны: помни, что располагающий вид и искренняя манера не всегда надежны, доверяй только себе, не иди на поводу у другого. Но в том-то и дело, пишет по этому поводу историк культуры США К. Хальтунен, что молодой американец, которому по большей части и были адресованы эти полезные советы, сам пребывал в неопределенном, неуверенном, неуютно-промежуточном состоянии: внешние ориентиры в его глазах выглядели обманчиво, интериоризированная социальная норма (внутреннее убеждение) в быстро меняющихся обстоятельствах едва ли могла служить надежной опорой. Надувала — этот человеческий тип, максимально адаптированный к жизни в подвижном, пестром, динамичном рыночном социуме, выступал поэтому, с одной стороны, как опасный антагонист, а с другой — как естественный образец, «с кого» следовало делать жизнь, у кого учиться играть и выигрывать. Поэтому на страницах воспитательных руководств предостережения против коварных уличных лицедеев странно соседствовали с рекомендациями касательно того, как производить на окружающих наилучшее впечатление, как целенаправленно строить безупречную репутацию и т.д. Настойчиво предъявляемые требования искренности и предписание соблюдать напоказ условленные социальные формы
110 См. об этом: Quirk T. Melville's Confidence Man. From Knave to Knight. P. 21.
вопиющим образом противоречили друг другу, но этого, кажется, никто не замечал. В итоге, показывает К. Хальтунен, нормы поведения, маркированные как «искренние», стремительно входили в моду и так же стремительно из нее выходили, осознавались и отбрасывались как маски.
Идеал личностной аутентичности, внутренне цельного «характера» в Америке XIX в. был высокопрестижен, но, увы, плохо сочетался с реальной социальной практикой. Как базовое для системы коммуникаций осознавалось торгово-иг-ровое отношение, а оно предполагало с/вободу от «буквализма», динамическое равновесие между доверием и недоверием к другому, а отчасти и к самому себе, широкое внедрение в обиход иллюзионистского и дезиллюзионистского дискурсов.
Чтобы оценить по достоинству противоречивую природу и потенциал интересующего нас модуса общения, стоит вернуться во времени назад, к поре его первых проб. Мы рассмотрим в связи с этим один из ранних — весьма причудливых — газетных опусов Бенджамина Франклина.
Шутки молодого Франклина
В мае 1765 г. Бенджамин Франклин, пока еще британский подданный, вступает в забавно-поучительную переписку с лондонской газетой «Public Advertiser»111. В письме от 15 мая некто «Зритель» (как полагают биографы, сам Франклин) жалуется на «чрезмерные вольности», которые позволяют себе газетчики, распуская фантастические слухи о необыкновенном изобилии, которым Провидение и природа осчастливили-де заокеанские колонии. В номере от 22 мая, подписавшись уже как «Путешественник», Франклин отвечает «Зрителю» примерно так: лживые измышления в газетах, конечно же, заслуживают порицания, однако и в частичное их оправдание есть что сказать. Подлинность фактов не стоит считать абсолютной ценностью: слишком часто они уступают вымыслу в увлекательности, а этот дефект не так безобиден, как кажется на первый взгляд. «Предположим, сэр, что всевозможные "Нам сообщают...", которыми потчуют нас газеты, суть сплошь фантазии, — но в качестве таковых разве они не доставляют развлечение нам, читателям?.. Британ-
111 Далее цитируется по изданию: Crane V.W. Benjamin Franklin's Letters to the Press, 1758—1775. Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1950. P. 30-35.
Часть l. «Игра в доверие» как школа жизни...
59
цы, сэр, в отсутствие поводов к разговору, естественно склонны впадать в молчание, а когда молчат, то слишком легко погружаются в хандру». Отсюда вывод: некоторая доля вымысла, пусть даже легкомысленного, полезна как профилактическое средство от распространенного на Британских островах культурного недуга.
Далее Путешественник уже от своего имени предлагает читателю заведомо достоверную, проверенную информацию о жизни в колониях, сообщая, в частности, что американские овцы по причине их необыкновенной густошерстности обычно возят за собой специальные тележки, чтобы хвосты их не волочились по земле. Читателю это кажется невероятным? Однако это факт, столь же бесспорный, как и другое сообщение из Квебека, опубликованное, кстати, в газетах за прошлую неделю: канадцы на Верхних озерах готовятся к летнему лову трески и китов. Китов? Трески? — удивятся иные. «Да будет им ведомо, сэр, что треска и прочая морская рыба в случае опасности готова искать спасения даже в пресной воде, что киты, увлеченные охотой, устремляются за ней повсюду и прыжок кита, преследующего треску, снизу вверх через Ниагарский водопад, по единодушному мнению очевидцев, являет собой одно из самых удивительных зрелищ на свете. Право, сэр, свет ныне стал уж слишком недоверчив!»
Как интерпретировать этот текст и, главное, какое отношение к себе он предполагает? Как будто бы юмор, но без намека на улыбку: понимай как хочешь. Спрятавшись за псевдонимом, будущий отец американской нации выступает здесь как один из ранних мастеров «небылицы», а заодно и трикстер-надувала, и рекламодатель, представляющий интересы Нового Света в Старом. Предлагаемая им (со ссылкой на газету) «информация», начав движение от бесспорного и достойного доверия факта (морская рыба действительно заплывает иногда в пресные воды), завершает его в сфере полнейшего абсурда. Рассуждение, заключающее процитированный выше пассаж, с виду глубокомысленно, а внутренне исполнено иронии, — оно столь же игриво, сколь и философично. Вот как формулируется основная мысль: «Свет подобен маятнику, колеблющемуся от одной крайности к другой. Прежде верили любому сообщению только потому, что оно напечатано в газете. Теперь не верят ничему и ровно по той же причине. Мудрые люди дивятся распространившейся в наши дни чрезмерной подозрительности! Прежде чем будить в людях сомнение в отношении газетных новостей или
60
Т. Бенедиктова. «Разговор по-американски»
Часть I. «Игра в доверие» как школа жизни...
61
прогнозов, публикуемых в альманахах, следовало бы дважды подумать: а не усомнятся ли в результате иные также и в достоверных свидетельствах о существовании привидений и ведьм, а то и в самой непогрешимости англиканской веры?»
Отделить позу автора высказывания от его подлинной позиции в данном случае так же трудно, как однозначно определить характер последней. Соответственно, неопределенностью отличается (должна отличаться) и позиция адресата. Тотальная доверчивость, отдающая человека во власть иной раз нелепейших предрассудков, явно, не вызывает у Франклина сочувствия. Но и тотальная недоверчивость не выглядит привлекательной, поскольку ассоциируется с мрачно-мизантропической позой, отсутствием живого любопытства к миру. Между этими «крайностями» лежит широкий спектр возможных промежуточных позиций, из которых человек волен выбирать подходящую для себя применительно к конкретному случаю. При этом польза от обладания правдивой информацией и удовольствие, даримое вымыслом, предстают как равноценные.
Можно сказать, что на рынке коммуникаций сообщение (товар) подлежит оценке в одной из этих двух свободно конвертируемых валют (польза и удовольствие), — в выигрыше имеет шанс остаться тот и только тот, кто, владея навыком оперативного пересчета, умеет менять перспективы, не путая их. Таким образом он участвует на равных в торговой игре, предлагаемой инициатором речи. Можно сказать, что принцип этот характеризует все описанные выше виды речевого взаимодействия — и жанр «небылицы», и контекст рекламного розыгрыша, и акт «надувательства». Теперь попробуем присмотреться к тому, как этот принцип воплощается в американской автобиографии — жанре, в котором становящаяся национальная культура обретала лицо и голос.
2. Бенджамин Франклин. Абтодидакт демократии
Действовать значит лицедействовать; все деятели лицедеи.
Г. Мелвилл
За собственное жизнеописание Франклин сел, когда ему было под семьдесят, и занимался им, с перерывами, около двадцати лет. За это время рукопись терялась, находилась, ее автор путешествовал в Англию, во Францию и назад через
океан, превращаясь «по пути» из подданного британской короны в гражданина американской республики. Неудивительно, что сохранившиеся фрагменты разнятся и стилистически, и интонационно. У воспоминаний изначально не было ни цельного замысла, ни названия (словом «автобиография» они были названы уже после смерти автора): собственное становление во времени описывал человек, который даже в преклонном возрасте продолжал меняться. Так и не законченная к концу жизни, рукопись превратилась в книгу, пройдя через множество рук и воплотившись в ряд равноправных — поскольку неавторизованных — разноязычных версий112. Но это нисколько не мешает именно Франклиновой автобиографии выступать одним из заглавных «текстов-представителей» американской национальной традиции.
Credo: самосозидание
Своим плебейским происхождением Франклин гордился — может быть, научился гордиться под конец жизни113. В имени, которое носила «безвестная семья»114, легко опо-
.
112 О существовании рукописи знали многие из близких Франклину современников: еще в 1789 г. он просил внука сделать список с текста, чтобы послать друзьям в Европу. На основе одного из списков в 1791 г. была осуществлена первая французская публикация, широко разошедшаяся в переложениях, переводах, отрывках и сокращенных версиях (следует учесть, что защита авторских прав в то время распространялась только на перепечатку точных копий текста). Первое относительно полное американское издание «Воспоминаний о жизни Бенджамина Франклина» появилось только в 1818 г. Аутентичным и этот текст нельзя было назвать, не только по причине произвольных сокращений, но еще и потому, что издатель и редактор рукописи Темпл Франклин счел необходимым «обработать» стиль деда, последовательно заменив разговорные выражения и «американизмы» оборотами формальной, «приличной» английской речи. Только в 1868 г. «Автобиография» Франклина впервые увидела свет в том (почти) виде, в каком была написана и в каком в основном воспроизводится с тех пор.
113 Франклин писал дочери, что родовая честь, передаваемая по наследству, может идти лишь во вред индивиду, внушая беспочвенную гордыню и отвращая от полезных занятий. Передача титула так же абсурдна, как передача звания профессора математики: резоннее воздавать честь родителям прославившихся сыновей, чем сыновьям славных родителей.
114 Брэдфорд У. История поселения в Плимуте. Франклин Бенджамин. Автобиография. Памфлеты. Кревкер Сент-Джон де. Письма американского фермера. М.: Худож. лит., 1987. С. 330 (далее ссылки на это издание с указанием страниц в тексте).
62
Т. Бенедиктова. «Разговор по-американски»
знавалось нарицательное существительное, обозначавшее принадлежность к сословию свободных земледельцев. Впрочем, существование нескольких поколений Франклинов в деревне Эктон в Нортгемптоншире не осталось бесследным: о многих представителях семьи сохранились письменные свидетельства в виде записей в церковной книге, а также текстов (проповедей, политических трактатов), ими лично написанных или переписанных. Об этом автобиограф сообщает читателю на первых же страницах своего повествования с нескрываемой гордостью, хотя в целом мало озабочен узами памяти и еще менее сентиментален.
В повествование, таким образом, входит одна из сквозных тем: текст как необходимый, законный, почетный след человеческой жизни. Оформление собственной жизни в текст — высшая ступень овладения ею. Владение собой — идеал, к которому Франклин упорно стремился сам и направлял других, в его глазах это синоним разумной и ответственной свободы.
Весьма подробно автобиограф описывает, как в юности добивался права распоряжаться собственной жизнью, которую до поры полновластно определял за него отец, — направляя и осаживая, разрешая и запрещая: «Отец... взял меня из школы и отдал обучаться... взял меня домой и поставил помощником... отец остановился на ремесле ножовщика, и... меня поместили к нему... но отцу не понравилось... и меня забрали домой» (с. 332, 335) и т.д. Усилие выйти из зависимости к «самостоянию» служит основанием для подспудно проводимой параллели между индивидуальной историей Бенджамина Франклина и позднейшей коллективной историей Соединенных Американских Штатов. Как и Декларация независимости, автобиография рассказывает историю освобождения из-под «гнета» внешнего авторитета (отца—короля—метрополии). Как и Конституция, она знаменует самоучреждение через посредство текста нового субъекта, чья личность воспринимается как собственность115 и, более того, как длящийся акт творчества — «самоделания».
Отношения отца и сына как инстанции властной и подчиненной, авторитетно диктующей и послушно исполняющей
Часть I. «Игра в доверие» как школа жизни...
63
115 По Локку, чья позиция очевидно близка Франклину, «каждый человек обладает некоторой собственностью, заключающейся в его собственной личности, на которую никто, кроме него, не имеет никаких прав» (Локк Дж. Два трактата о правлении // Соч.: В 3 т. М.: Мысль, 1985. Т. 3. С. 277).
в автобиографии проблематизируются на каждом шагу. Право самостоятельного «авторства» на поступок или на литературное сочинение — все равно — малолетке и младшему сыну116 недоступно. Поэтому свои первые газетные тексты Бенджамин подбрасывает потенциальному издателю (старшему брату Джеймсу), прикрывшись вымышленным именем и переписав измененным почерком: в отношении анонимной рукописи можно надеяться на непредвзятую оценку, в том числе на заслуженное одобрение и признание, произведение же сочинителя, у которого «нос не дорос», могло быть только отвергнуто с порога. В дальнейшей жизни маска будет использоваться Франклином постоянно. В общей сложности он опробует около ста личин-псевдонимов: первый раз — в шестнадцать лет, сочиняя письма от лица многоопытной сельской вдовы Сайленс Дугуд, последний — в восемьдесят четыре года (речь некоего «Алжирца» в поддержку практики продажи в рабство пленных христиан, опубликованная в филадельфийской газете за несколько недель до кончины). В промежутке — Полли Бейкер, мать пятнадцати незаконных детей, Фридрих Великий, король Пруссии, выгодно приторговывающий своими подданными (наемными гессенцами), некто Уильям Генри, проведший шесть лет в индейском плену, не говоря уже о прославленном «Альманахами» Бедном Ричарде. В каждом из этих случаев Франклин делил авторство с вымышленным повествователем, о чем его читатель мог знать или подозревать, а мог и вовсе не догадываться. К анализу этой дискурсивной стратегии, ее внутренних мотивировок и задач нам предстоит обратиться ниже.
Как ни сдержанно до поры проявлялась дерзость подростковых претензий Бена, они, по-видимому, шокировали старшую родню, его же самого подвигли в конце концов к разрыву и побегу из-под родственной опеки, от отцовского и братнего присмотра («он, хоть и был мне брат, считал себя моим хозяином, а меня — учеником») — фактически в неизвестность. В сентябре 1723 г., продав кое-что из книг, чтобы выручить деньги на дорогу, Франклин тайно отплывает из Бостона в Нью-Йорк, разом и повторяя, и предвосхищая опыт всех прошлых и будущих иммигрантов в Новый Свет. Один-одинешенек за триста миль от дома — «семнадцатилетний мальчишка без рекомендации, почти без денег и ни души в
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42