Реферат: Религиозно-культурный конфликт,в Риме. Оргиастические формы культа Диониса - вакханалии
В чем видели опасность приверженцы старины? На этот вопрос дает ответ передаваемая Ливием речь консула, хотя и не вполне подлинная, но, несомненно, сохранившая основные аргументы того, что действительно было произнесено: «Квириты! Еще ни разу, ни на одном народном собрании эта торжественная молитва богам не была до такой степени уместной и необходимой. Она должна вам напомнить о том, что именно этих богов ваши предки завещали чтить обрядами, жертвами и молитвами, (3) а не тех, которые словно фурии своими бичами гонят к всяческим преступлениям и к разнузданному распутству умы, ослепленные превратными и чужеземными суевериями. (4) Я, право, колеблюсь, о чем умолчать, а что изложить обстоятельно и подробно; если от вас утаить часть правды, то вы отнесетесь к моим словам с пренебрежением; а если всю правду открыть до конца, то среди вас, пожалуй, начнется паника. (5) Знайте, что бы я ни сказал вам, это будет ничтожно в сравнении с тем ужасом, с той страшной опасностью, о какой я упомянул; но я постараюсь сказать достаточно, чтобы остеречь вас. (6) С давних времен по всей Италии, а теперь уже и у нас в Городе, справляют в разных местах вакханалии: не сомневаюсь, что об этом вы знаете не по слухам, но по грохоту и завываниям, которые по ночам оглашают весь Город; (7) но я совершенно уверен, что никто из вас не знает, что такое вакханалии. Одни думают — это обряд богопочитания, другие в них видят дозволенные игры и увеселения, но как бы то ни было, по общему мнению, участвуют в них немногие. (8) Что касается числа их участников, то оно измеряется уже многими тысячами, но чтобы вас не слишком пугать, поясню, кто эти люди. (9) Большую часть их составляют женщины, с которых, собственно, и началось это зло. Затем — уподобившиеся им мужчины, растленные и растлители, исступленные, обезумевшие от ночных оргий и попоек, грохота барабанов и собственных воплей. (10) Сейчас преступное сообщество бессильно, но оно набирает силу с устрашающей быстротой, ибо численность его растет со дня на день. (11) Ваши предки не разрешали даже благонамеренным гражданам самовольных, неорганизованных сходок, кроме разве что трех случаев: когда знамя, водруженное на вершине крепости, созывало граждан с оружием в руках для проведения за городом центуриатных собраний; когда трибуны назначали сходку плебеев; и когда сходку созывали должностные лица. И везде, где бы ни собиралась толпа, ваши предки считали необходимым присутствие законного ее предводителя. (12) Как после этого вам следует относиться к сборищам, которые устраиваются по ночам и в которых женщины участвуют вместе с мужчинами? (13) Если бы вы знали, в каком возрасте юношей приобщают к этим нечестивым таинствам, то вы бы не только пожалели их, но вам было б стыдно за них. Неужели, квириты, вы полагаете, что, дав такую клятву, юноши могут служить в вашем войске? (14) Им ли, прошедшим школу разврата, вы захотите доверить оружие? Неужели, покрытые позором и бесчестием, они будут отстаивать на поле брани часть ваших жен и детей?
16. (1) Впрочем, было б еще полбеды, если бы они предавались только разврату и тем позорили бы самих себя; по крайней мере, их сердца и руки были чисты от преступлений и обмана. (2) Однако никогда еще наше государство не взращивало в себе столь опасную язву, ибо за последние несколько лет не было такого преступления или обмана, источником которому не служили бы вакханалии. (3) Но самое худшее вас ждет впереди; пока недостаточно сильная для борьбы с государством преступная шайка до сих пор покушалась только лишь на отдельных граждан; между тем язва разрастается с каждым днем; он уже слишком велика для того, чтобы ей могли противостоять частные лица, и грозит уже государству в целом. (4) И если вы не примите мер, квириты, то вслед за этим дневным собранием, которое законно созвано консулом, может состояться другое, ночное. Сейчас заговорщики разобщены и ваше собрание внушает им страх, но ночью, когда вы разойдетесь по домам, а некоторые вернутся к себе в деревню, они соберутся для решительных действий, и тогда вы окажетесь разобщены и тогда придет ваш черед бояться. (5) Поэтому каждый из вас должен пожелать, чтобы все его близкие оказались честными гражданами. А если среди них найдется такой, кто был втянут в преступное сообщество, то вы должны от него отречься, видя в нем лишь опасного преступника из числа самых отпетых негодяев. (6) Впрочем, я не уверен, что среди вас самих нет участников этого сообщества: ведь суеверие нелегко отличить от благочестия. (7) Когда преступления оправдывают волей богов, невольно начинаешь опасаться, как бы, карая людскую повинность, не оскорбить то или иное божество. Но вакханалии не имеют ничего общего с благочестием: порукой тому — бесчисленные решения понтификов, сенатские постановления. (8) Сколько уже раз на памяти ваших отцов и дедов магистратам поручалось запретить чужеземные обряды, изгнать с форума, из цирка и вообще из города бродячих жрецов и прорицателей, разыскать и сжечь пророческие книги, отменить все жертвоприношения, не соответствующие римским обычаям, (9) ибо лучшие знатоки права божественного и человеческого справедливо считали губительными для благочестия чуждые им обряды! (10) Я счел необходимым об этом напомнить, чтобы суеверие не смущало ваши умы, когда мы приступим к уничтожению вакханалий и к разгону нечестивых сборищ. (11) А именно это мы и собираемся сделать с изволения и при помощи бессмертных богов:, которые давно уже гневались на то, что их именем прикрывали разврат и преступления, и теперь разоблачили эту гнусность — не для того, чтобы оставить ее безнаказанной, но чтобы со всей строгостью покарать. (12) Сенат поручил мне и моему коллеге чрезвычайное расследование этого дела и мы полны решимости выполнить свой долг. Младшим магистратам мы поручили организовать ночные обходы города. (13) Но необходимо, чтобы вы, квириты, ревностно выполняли каждый на своем месте, приказы, которые вам будут даны, и пресекали любые попытки мятежников устроить волнения и беспорядки»[125].
Что обращает на себя внимание, если отбросить риторические украшения этой речи? Набор обвинений в концентрированном виде повторяет то, что уже известно из предыдущего рассказа Ливия[126], но беспокойство вызывает не только это, но и рост числа вакхантов[127]. С точки зрения консула (во всяком случае, в этом он пытается убедить собравшихся) теперь многочисленные вакханты представляют угрозу не только для частных граждан, но и для государства в целом[128] (правда, в чем именно состоит опасность, оратор не уточняет, так что все его выступление, как кажется, служит одной цели — еще большему нагнетанию напряженности). В целом же конкретные претензии к участникам вакханалий можно свести к нескольким пунктам: во-первых, это собрания недозволенные[129]; во-вторых, развращенные вакханалиями юноши не способны к несению военной службы, им нельзя доверить защиту Отечества[130]; в-третьих, для благочестия пагубны чужеземные обряды и предки уже неоднократно налагали запрет на служение богам, не соответствующее римским обычаям[131]. Итак, все эти обвинения не касаются религиозной стороны вопроса в нашем понимании слова; если религия в данном случае интересует консула, то только как государственное установление, которое вакханты нарушают не самим фактом своего служения божеству, а тем, что оно не санкционировано государством в лице его магистратов.
Насколько основательны были обвинения, выдвинутые против вахкхантов? Ведь жертвой подобных же наветов были и иудеи, и христиане, а все наши источники принадлежат противникам дионисизма[132]. Ливий уверяет, что ночные процессии и обряды кончались пьяными оргиями и повальным развратом. Текст эдикта, подлинник которого был найден в Калабрии, ничего не говорит об этом. Известно к тому же, что дионисизм был еще раньше реформирован Мелампом и орфиками. Разнузданность его первых проявлений в Греции давно исчезла.
Из допросов вакхантов явствует, что они относились к своим собраниям как к мистериальным действам. Перед началом праздников блюли чистоту, воздержание и давали клятву хранить тайны посвящения. Уже это одно говорит против обвинителей[133].
С другой стороны, вполне возможно, что находились и такие лица, которые искали в вакханалиях не мистического или гражданского освобождения, а способа испытать острые ощущения. У многих римлян дионисический экстаз мог действительно превращаться в сексуальный разгул. Сами обряды, символизировавшие смерть и воскресение Вакха, должны были действовать возбуждающе. Итак, все вместе: страх перед заговорами и тайными союзами и боязнь нравственного разложения — привело к судебным процессам, на которых выносились крайне жестокие приговоры[134].
«Боги отцов победили! Чужеродные культы были теперь окончательно заклеймены, девиз: patrios ritus servanto — стал лозунгом римского правительства. Эти patrii ritus были по преданию установлены Нумой Помпилием, царем—собеседником богов. Его считали римляне основателем своей религии, той религии, которая за незначительными изменениями, была сохранена до тех пор и должна была быть сохраняема и впредь. Мнение это стало руководящим правилом религиозной политики римского сената вплоть до конца республики. Даже Цицерон, этот восторженный почитатель Греции и греческой культуры, дает своему идеальному государству (в книгах De legibus) сакральную конституцию, почти-то совпадающую «с законом Нумы»», — такими словами завершает свой рассказ о преследовании вакханалий Ф. Ф. Зелинский[135].
Почему же эта победа была одержана и в чем культурно-историческая специфика всего эпизода?
Прежде всего, следует отметить, что Рим в лице вакханалий столкнулся с тем же вызовом, с каким Греция за четыре-пять столетий до того — не признанным официально, но очень привлекательным для широких масс населения культом. Привлекательность его и в том, и в другом случае состояла, по-видимому, в том, что он уводил граждан из узких рамок официальной религии, давал выход эмоциональной потребности в общении с высшим, давал участникам мистерий надежду на благую судьбу в посмертном существовании. И в Греции, и в Риме новый культ встретил сильное сопротивление, что нашло отражение в Греции — на уровне мифов о преследованиях Диониса и его почитателей, в Риме — в действиях консулов и сената. Однако результаты были противоположными. В Греции остановить волну дионисизма не удалось, и он был реформирован и приспособлен к традиционной религии и нуждам полиса в результате деятельности Мелампа. Объяснить это можно, наверное, раздробленностью Греции, в которой каждая община оказывалась наедине с новым культом. Иное дело Рим с его традиционной приверженностью сильному государству. Если использовать современную терминологию, то Рим, наверное, был тоталитарен в хорошем смысле слова. Идея величия Государства и ничтожности отдельного человека, весь смысл которого заключается в служении государству, пронизывает римскую культуру, взятую в самых различных ее аспектах. В Риме было дозволено все — за исключением того, что могло причинить ущерб государству. Характерно, что всего дважды за всю его историю, Рим не принял нового культа — в случае вакханалий и в случае христианства. Любопытно, что, как отмечал еще Ф. Ф. Зелинский, набор обвинений в адрес вакхантов и первых христиан был практически одинаковым. В том и в другом случае приверженцы традиций видели (и не без оснований) смертельную угрозу для традиционного всевластия государства, исходившую от новой формы культа. Именно потому репрессии были так жестоки. Таким образом, чисто политическая реакция на религиозный вопрос вскрывает одну из характернейших черт римской культуры — полное растворение интересов и духовной жизни личности в требованиях, предъявляемых человеку государством.
Заключение
Изучение истории религии греков и римлян существенным образом помогло познанию их характера, т.к. оно дало возможность бросить взгляд на проявление народного сознания в повседневной жизни. В таинственных культах мы во многих случаях прямо замечаем темную сторону жизни первобытного народа; о дикости, неразвитости, о чувственных страданиях говорят нам человеческие жертвоприношения, которые еще существовали во время императоров, и даже в связи с употреблением в пищу человеческого мяса. Суеверное внимание к знамениям и чудесам, которые много раз имело столь роковое значение для человеческой жизни; грубые праздничные игры, во время которых люди одевались наподобие зверей или предавались разврату при отправлении сладостных культов. Также занесенные с Востока течения, которые можно наблюдать в культах Артемиды и Диониса, не распространились бы так быстро в Греции и не дошли бы до такой степени безобразия, если бы в народе не жила склонность к неумеренным проявлениям чувственной жизни. Вообще религия в гораздо большей мере, чем это думали раньше, была для грека делом, полным значения; она занимала его фантазию и определяла многие из его поступков; с искренней преданностью принимал он участие в почитании богов и находил себе особенное удовлетворение в мистической стороне этого почитания.
Е.А.Торчинов в своей работе, опираясь на труд М. Элиаде «Шаманизм», указывает на наличие шаманистического элемента в античной религии и предполагает, что без его учета любое описание древнегреческой религии и любой ее анализ будут неполными и фрагментарными. К элементам шаманизма, по мнению автора, в античной религии как раз можно отнести экстаз вакханалий, и идею энтузиазма как одержимости божеством, и связанную с ней практику оракулов и некромантов. Однако эти моменты являются универсальными, присутствующими в большинстве архаических и древних культур, а потому не специфически античными. Кроме того, вакхический экстаз структурно серьезно отличается от шаманского и приближается к экстатизму ближневосточных культов.
Этот экстаз и экзальтация поклонников Диониса создавали у греков иллюзию внутреннего единения с божеством и тем уничтожали непроходимую пропасть между богами и людьми. Бог становился имманентен человеку. Поэтому мифология Диониса, выдвигая человеческую самодеятельность, лишала ее мифологической направленности. В результате этого возникшая из культа Диониса трагедия использовала мифологию в качестве подсобного (художественного) приема, а возникшая из культа Диониса комедия прямо приводила к изничтожению древних богов, к полному попиранию прежних представлений. И у Еврипида, и у Аристофана мифологические персонажи сами свидетельствуют о своей пустоте и бессмысленности, и поэтому мифология здесь приходит к настоящему самоотрицанию.
То же самое касается и Рима. Как ни стремилось римское общество хранить себя от всего инородного, оно не застыло в абсолютной замкнутости. «Охранительную» тенденцию постепенно стала уравновешивать открытость к влияниям, которые насыщали латинство все новыми и новыми элементами. В античности важнейшим из этих элементов был этрусский. Находясь в тесных отношениях с греками, этруски переняли от них и культ Олимпийцев. Начиная с III в. до н.э. на римскую религию очень сильное влияние стала оказывать греческая религия. Римляне заимствовали почти весь греческий пантеон, однако при этом римский сенат принимал всевозможные меры против распространения оргиастических восточных культов, считая, что они подрывают официальную римскую религию, с которой связывалась мощь Римского государства и его устойчивость.
Знаменитое «дело о вакханалиях» как нельзя лучше вскрывает то чуждое и пугающее римлян, те неприемлемые для традиционной римской культуры моменты, которые были в греческом празднике вакханалий. В нем с выразительной полнотой воплотился тот конфликт, который был описан еще Еврипидом в «Вакханках» — конфликт между возмущенным неблагопристойностью человеческим рассудком и человеческим же стремлением приобщиться к необычному. Как видно из всех подробностей происшедших событий, по мнению римлян, условием сохранения «добрых нравов», нравов предков, был государственный контроль над религией, а вакханты стояли вне этого контроля. Таким образом,
Главной причиной расправы с ними (как позже с христианами) был не столько эротизм их культа, сколько его самовольность, невписываемость в официальную религиозную систему. Таким образом, отношение сената к мистериям Диониса и их участникам выражает самую суть чрезвычайно важного для понимания античной культуры различия в восприятии божественного у двух великих народов античности — греков и римлян.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10
