Реферат: Моцарт
В Вене Моцарт встретился со своими старыми знакомыми—Веберами. Его первая любовь — Алоизия, в то время уже г-жа Ланге, состояла примадонной придворного театра, а в семейной жизни не пользовалась счастьем. Старик Вебер уже умер, и вдова его с дочерьми переселилась тоже в Вену. В семье их Моцарт нанял комнату; вскоре между молодым артистом и средней дочерью, Констанцией, возникла симпатия, которая возрастала с каждым днем. Констанция окружила Моцарта нежной заботой и внесла в одинокую и трудовую жизнь луч женской теплоты и ласки. Когда же он, утомленный, возвращался домой, то у них поднималась веселая болтовня, хохот и всевозможные игры. Мать Констанции была женщина чрезвычайно тяжелого характера, имела склонность к спиртным напиткам и изливала все свое раздражение на нелюбимую дочь Констанцию. Несправедливость и нравственные мучения, которым подвергалась бедная девушка, еще более увеличивали привязанность к ней Моцарта, решившегося вырвать ее из тяжелой домашней обстановки и назвать своей женой. Но старик Леопольд, питавший мало доверия к семье Веберов, не давал своего согласия, да и старуха Вебер неизвестно по каким причинам тоже воспротивилась этому браку и отказала Моцарту от дома. Графиня Вальдштетен, его большой друг, принимавшая теплое участие в судьбе молодых людей, взяла Констанцию к себе погостить, чтобы дать молодым людям возможность видеться чаще и без стеснения. Старуха Вебер, узнав об их свиданиях, уже намеревалась вытребовать дочь через полицию, но младшая сестра, Софья, предупредила Моцарта, и он, чтобы спасти свою возлюбленную от скандала и оградить ее от произвола взбалмошной старухи, решил немедленно жениться, не дождавшись согласия отца, в 1782 году. В тот же вечер состоялась их скромная свадьба, после которой графиня Вальдштетен устроила им чисто царский ужин. Молодые плакали от счастья, и, глядя на них, плакали присутствующие.
Моцарт обожал свою Констанцию, и во время ее частых болезней ни на минуту не отходил от нее: он ставил свой письменный стол к ее постели и работал; ее стоны во время родов нисколько ему не мешали; он подбегал к ней, целовал ее, успокаивал и затем возвращался к работе. В такой обстановке написал он шесть больших квартетов, посвященных Гайдну. Когда во время опасной болезни жены в комнате больной должна была соблюдаться безусловная тишина и Моцарт сидел возле постели, в комнату кто-то шумно вошел. Моцарт, вскочив, чтобы остановить вошедшего, повернулся так неловко, что перочинный нож по самую рукоятку вонзился ему в ногу. Моцарт, боявшийся крови и физической боли, даже не вскрикнул, но вышел в другую комнату, где ему сделали перевязку. Нога распухла и причиняла ему большие страдания, но в комнате жены он старался даже не хромать, чтобы она не заметила и не испугалась. Врач предписал ему ради здоровья ранние прогулки верхом: уезжая в пять часов утра, он никогда не забывал оставлять на столе жены нежную записку с наставлениями, что она должна делать и как беречь себя в его отсутствие.
Такая глубокая привязанность, конечно, не могла не вызвать взаимности, и Констанция нежно любила своего мужа, хотя далеко не в такой степени, как была любима им. Она была женщина простая, добрая, и вот как сам Вольфганг описывает ее своему отцу: «Она не дурна, но и далеко не красива. Вся ее красота заключается в игре маленьких черных глазок и в прекрасном росте, у нее нет блестящего ума, но достаточно здравого смысла, чтобы быть хорошей женой и доброй матерью. Она умеет вести хозяйство, у нее золотое сердце, я ее люблю и она меня любит всей душой,— скажите мне, могу ли я желать лучшей жены?»
Но беда-то и заключалась в том, что Констанция не умела вести хозяйство, и издержки превышали скудные доходы маленькой семьи, начинавшей впадать все в большую и большую нищету. Однажды друг, пришедший их навестить, застал Моцарта с женой в самом разгаре пляски посреди комнаты. На вопрос удивленного приятеля ему объяснили, что дрова все вышли, купить не на что, им холодно и они танцуют, чтобы согреться. Конечно, друг выручил их из беды, приказав принести дров, но, к несчастью, не всегда можно было рассчитывать на помощь близких, и Моцарту приходилось не только изворачиваться, но и прибегать к услугам ростовщиков.
Нуждаясь сам, Моцарт первый приходил на помощь друзьям: всякий, даже враг его, мог рассчитывать на его поддержку. Он помогал советами, трудом, деньгами, а если их не было, отдавал свои золотые вещи, которых никогда не получал обратно. Он выручал друзей своих из беды всегда и везде, где мог, и делал это просто и искренно, считая это долгом каждого христианина. Однажды Михаилу Гайдну, брату знаменитого Иосифа Гайдна, были заказаны
шесть дуэтов к известному сроку. Гайдн заболел и не мог вовремя исполнить заказ. Архиепископ со свойственным ему жестокосердием приказал прекратить выдачу жалованья Гайдну. В этом жалком положении застал его Моцарт как раз накануне срока. Ни слова не говоря, он вернулся домой и на другой день принес Гайдну шесть готовых дуэтов.
Помимо денежных затруднений, семейное счастье Моцарта омрачалось холодными отношениями отца и сестры к его жене. Он все надеялся, что ближайшее знакомство их с его милой Констанцией произведет желанную перемену, внесет любовь и теплоту в их отношения. С этой целью он возил жену в Зальцбург, но ошибся: неприязнь и предубеждение против всей семьи Веберов пустили слишком глубокие корни в сердце старого Моцарта, и он до конца дней своих оставался сдержанным и холодным, что глубоко огорчало его сына. Наоборот, мать Констанции, вначале тоже противившаяся браку, с каждым днем все более и более привязывалась к Моцарту, который своим мягким, ласковым нравом совершенно покорил суровое сердце тещи. Констанцию он редко пускал к матери, боясь неприятностей, но сам чуть не ежедневно забегал к ним в предместье, где они жили, всегда с пакетиком кофе, сахара или с другим гостинцем.
Моцарт любил общество, любил веселиться и проводить время в кругу хороших друзей за фортепиано, в веселой беседе за стаканом пунша. Страстный танцор, он с особенным искусством и грацией исполнял менуэт — модный тогда танец, посещал маскарады, устраивал у себя балы по подписке с кавалеров — вероятно, по обычаю того времени, а также по недостатку средств. «На прошлой неделе я давал бал в своей квартире,— пишет Моцарт отцу.— Само собой разумеется, кавалеры платили по два гульдена каждый. Танцы начались в шесть часов и окончились в семь. Как, только один час? Нет, нет! В семь часов утра».
МУЗЫКАЛЬНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ И ТВОРЧЕСТВО.
Концерты, частные и публичные, составляли главную статью скудных доходов Моцарта. Он был постоянным участником музыкальных собраний у графа Эстергази, барона Ван-Свитена — его большого друга, у русского посланника князя Голицына, у графини Тун и в других богатых домах, где его ценили как музыканта и любили как человека. За эти собрания его хорошо вознаграждали, и повторялись они очень часто. Случалось, что его фортепиано путешествовало ежедневно из дома в дом, так как в то время фортепиано имелось далеко не в каждом доме. Кроме этих частных собраний, в Вене существовали так называемые академии, род наших симфонических концертов. Они устраивались по подписке, то есть если находилось 150—200 посетителей, вносивших плату вперед, то назначалось несколько академий. Программы их составлялись настолько большие, что в наше время одного подобного концерта хватило бы на два-три вечера. Моцарт, принимая участие в чужих академиях, давал и свои собственные, в которых выступал в качестве дирижера, композитора и пианиста. Во время исполнения он требовал полного внимания от слушателей. «Ничто не выводило его так из себя, как движение, шум и болтовня во время музыки. Это возбуждало в кротком и веселом человеке величайшее раздражение, которое он явно выказывал. Известно, что однажды в середине игры он встал из-за фортепиано и покинул своих невнимательных слушателей».
Зачастую после утомительного концерта Моцарт по требованию публики снова садился за фортепиано и импровизировал. Он охотно исполнял это, потому что импровизация была любимым родом его творчества, и кто раз его слышал, тот уносил на всю жизнь неизгладимое впечатление. Певица София Никлас рассказывает: «Однажды его попросили проимпровизировать. Он согласился охотно, как всегда, и сел за фортепиано. Двое из присутствующих музыкантов предложили ему две темы. Певица подошла к его стулу, чтобы следить за игрой. Моцарт, любивший с ней пошутить, взглянул на нее и спросил на своем добродушном австрийском наречии: «Ну что? У вас тоже есть темка на душе?» Она ему пропела. Тогда он начал свою чудную импровизацию то на одну, то на другую тему и в заключение соединил все три вместе к великому удовольствию и изумлению слушателей.
Случалось, что Моцарт, возвратившись домой после утомительного концерта, немедленно садился за рояль и продолжал свои импровизации до глубокой ночи. «В эти часы его творчество создавало свои божественные песни,— сообщает нам его биограф Нимчек.— В безмолвной тишине ночи его воображение разрасталось, возбуждаясь к самой кипучей деятельности, и расточало все богатство звуков, вложенное природой в его гений. Тут Моцарт весь превращался в чувство и созвучия, и из-под его пальцев вытекали чудные мелодии. Только тот, кто слышал Моцарта в эти часы, мог познать всю глубину и величину его музыкального гения; свободный и ничем не стесненный дух его смелым полетом возносился в самую высокую область искусства».
Плодовитость его творчества была изумительна: нет такого рода музыкальных произведений, в котором бы он не попробовал свои силы: он писал все, начиная с танцев и кончая симфониями и операми. Двух месяцев ему было достаточно, чтоб написать большую оперу, и несколько часов, чтобы написать увертюру к «Дон Жуану». Почти что к каждому концерту он писал что-нибудь новое.
Известно, что три его лучших симфонии написаны менее чем в два месяца: 26-го июня симфония Es-dur; 25 июля — симфония G-moll; симфония C-dur — 10 августа 1788 года, хотя год этот не отличался особой плодовитостью и принадлежал к одним из самых тяжелых в жизни Моцарта. Эти симфонии стоят в ряду самых выдающихся произведений этого рода по тому искусству, с которым они написаны, а также по богатству и глубине содержания. Написанные в такой короткий промежуток времени, эти симфонии совершенно не сходны между собой, но, напротив того, каждая из них имеет свой определенный, ярко очерченный характер. В первой из них (Es-dur) преобладает светлое настроение. Вторая (G-moll), названная Лебединой песней (Schwanengesang), носит отпечаток мечтательности и страстности. Третья (C-dur) - Юпитер, полна величественной красоты и кипучей жизни. Последняя часть ее изумительна по тому необычайному мастерству, с которым Моцарт, как бы шутя, сосредоточил самые сложные звуковые сочетания. Можно смело сказать, что одного года было бы достаточно, чтобы имя Моцарта стало бессмертным, так как в один год он успевал дать искусству больше, чем другой во всю свою жизнь. К сожалению, произведения, которые в наше время принесли бы ему миллионы, в то время не давали почти ничего. Издателей не было, приходилось издавать все за свой счет или по подписке; большинство же своих вещей он писал для учеников, для своих концертов или, из любезности, для артистов. Как скудно оплачивались труды, можно судить по тому, что за такую оперу, как «Дон Жуан», он получил всего сто дукатов.
Известно, что Моцарт писал охотнее всего среди зелени, на даче или в саду. Часто случалось, что за недостатком времени или от избытка вдохновения он просиживал за работой целые ночи. Тогда он стучал в тонкую перегородку к своему соседу, большому любителю музыки и обладателю прекрасного винного погреба. Сосед знал, что значит этот стук в стену: «Моцарт работает, надо послать ему вина». Вино было необходимо для поддержания сил и бодрости во время ночной работы. Если сосед не присылал вина, то Констанция готовила ему его любимый пунш, что дало повод его врагам распространить ложный слух о его любви к крепким напиткам. Все знавшие его близко и друзья его отрицали это как клевету. Во время его работы Констанция садилась возле него и рассказывала ему веселые сказки; слушая их и смеясь от всей души, Моцарт продолжал сосредоточенно и безостановочно работать над своими бессмертными произведениями. Гений его творил непрерывно. За обедом он забывал о еде, комкал салфетку и устремлял неподвижный взор в пространство, прислушиваясь к мелодиям, звучавшим в его голове. Поэтому жена всегда резала ему говядину из опасения, что в минуту вдохновенной рассеянности он вместо говядины отрежет свои пальцы. Совершая свой утренний туалет, он бегал взад и вперед по комнате, очевидно, сочинял, и часто, когда парикмахер трудился над его прической, он вскакивал и бросался к роялю, а бедный парикмахер с бантиком в руке устремлялся за ним. Во время таких приступов вдохновения Моцарт сначала напевал тихо, потом все громче и громче, наконец, весь горел и не терпел, чтобы ему мешали. Ему было достаточно двух-трех нот, одного намека, чтобы вспомнить до мельчайших подробностей все то, что мимолетом создало его воображение; поэтому он никогда не расставался со своей записной книжкой. О необычайной быстроте его работы можно заключить из следующего факта: в Вену приехала знаменитая молодая скрипачка — Стриназакки. По примеру почти всех приезжих артистов она обратилась к Моцарту с просьбой написать арию для ее концерта. Моцарт обещал, но к ужасу артистки в вечер накануне концерта ария не была начата. Моцарт, успокоив ее, сел за работу, и вскоре ария была готова. Моцарт сам исполнил партию фортепиано — по нотам. Но императору, смотревшему в бинокль, показалось, что на пюпитре перед Моцартом лежит лист чистой нотной бумаги. Он призвал его в ложу и приказал показать ему новую арию. Моцарт принес лист совершенно девственной чистоты: всю свою партию он сымпровизировал. «Как ты смел!»—воскликнул император в негодовании. «Но ведь все ноты были!» — возразил Моцарт. Рассказывают, что накануне первого представления «Дон Жуана» увертюра еще не была написана, а Моцарт беззаботно проводил вечер среди друзей. Наконец его почти силой засадили за работу; он писал всю ночь при помощи вина и сказок жены, так как каждую минуту готов был заснуть; в семь часов утра увертюра была сдана переписчику и вечером сыграна с листа с большим блеском. Эта необычайная быстрота творчества объясняется тем, что вся черная подготовительная работа совершалась у него в голове, и он записывал уже готовое; случалось даже так, что, записывая одно, он в то же самое время сочинял другое. Он никогда не сочинял за роялем, а, по выражению жены, писал ноты, «как письма».
Музыка Моцарта изящна, благородна, грациозна. «Моцарт бесконечный мелодист; все у него поет, темы его сонат — настоящие арии. Он мелодист приятный, благозвучный; он поет лирически, не страдая за человечество. Этот человек испытал так много страданий, что отклик их должен бы был звучать в его музыке, между тем она полна света, мира и душевной ясности. В его музыке редко слышатся страсти, но она проникнута чувством, глубокой поэзией, полна жизнерадостности и веселья. В ней нет сентиментальности, но в каждой ноте сияет любовь и красота. В музыке его нет ничего грубого, пошлого; душа его какою была в жизни, такою же вылилась и в его творениях; «за что ни брался Моцарт, из всего у него выходили жемчужины».
Любимой формой сочинения Моцарта, более всего удовлетворявшей потребностям его духа, была опера; и она всецело обязана ему своим развитием и тем драматизмом, который впервые у него выступил в музыке наравне с действием и со словами. До него в опере, как и во всей музыке, царила итальянская школа, основанная на ложных началах. Ее главная цель была виртуозность и внешние эффекты; на содержание, на соответствие слов с музыкальной фразой не обращалось внимания. Свободный полет фантазии был стеснен нелепыми правилами, созданными рутиной, но не вытекавшими из внутренней потребности, что иногда мешало достижению надлежащей силы и красоты выражения. Притом допускались такие антихудожественные приемы, как остановка среди фразы с целью дать возможность певцу выдержать удобную для пения гласную или показать в длинном пассаже подвижность своего голоса. Иногда действие прерывалось в ожидании скучной ритурнели (припева) или же чтобы дать певцу время запастись воздухом для длинной ферматы (выдержанной ноты).
Моцарт преобразовал оркестр и первый применил его в том полном составе, в каком употребляется он до сих пор. Младенческие оперы Моцарта написаны всецело под влиянием итальянских композиторов, но уже в «La finte giardiniera» его гений начал проявлять свою самобытность, а в последних сочинениях все ярче и ярче выступало направление, возродившее оперу к новой жизни. Лучшие его оперы, в которых его гений достиг полного расцвета и проявился в полном блеске и силе, это — «Свадьба Фигаро», «Волшебная Флейта» и «Дон Жуан». Все три оперы были написаны им в Вене; Моцарт сам выбрал сюжет «Свадьбы Фигаро» из комедии того же названия Бомарше, а известный в то время либреттист да Понте передал слова для оперы. Постановка оперы встретила немало препятствий: во-первых, император запретил представление пьесы Бомарше на сцене национального театра; когда же он, познакомившись с изменениями и сокращениями либретто, разрешил оперу, то против нее вооружились все завистливые и недоброжелательные музыканты с итальянцами во главе. Чтобы положить конец всем интригам, император приказал немедленно поставить Фигаро. О первом представлении его существует два совершенно различных рассказа: одни передают, что певцы и музыканты так дурно исполняли свои партии, что Моцарт в отчаянии вбежал в ложу к императору, прося его защиты; другие рассказывают, что первое представление было блестящим и представляло настоящий триумф: театр был переполнен, почти все номера повторялись два-три раза, так что опера продолжалась вдвое дольше. Последнему рассказу можно скорее верить, так как он подтверждается письмом Леопольда Моцарта, приехавшего в Вену на это представление, и еще тем курьезным фактом, что вслед за первым представлением «Фигаро» вышло запрещение требовать повторения номеров. Конечно, о таком запрещении позаботились враги Моцарта, употреблявшие все усилия, чтобы помешать успеху его произведений. Одно время «Фигаро» затмил успех оперы «Cosa rara» Мартини, и в продолжение двух лет после того представления «Фигаро» не давались, возобновившись только в 1789 году.