Реферат: Моцарт

Через год по возвращении в Зальцбург Моцарту по­ручено было от имени Марии-Терезии сочинить ор­кестровую серенаду с пением и хорами по случаю брако­сочетания эрцгерцога Фердинанда с принцессой Моденской. Серенада мальчика совершенно затмила собой оперу другого композитора — Гассе, написанную к тому же торжеству. Эрцгерцог и эрц­герцогиня из ложи рукоплескали молодому автору и кри­чали: «Bravissimo maestrino!» В продолжение празднеств серенада была повторена несколько раз. Моцарт, кроме денег, получил золотые часы, осыпанные бриллиантами и украшенные портретом Марии-Терезии. Пребывание в Италии не много дало денег Моцартам, но они при­обрели симпатии итальянской публики, дружбу многих выдающихся людей и музыкантов, а главное—наш юный герой вернулся в Зальцбург, увенчанный итальян­скими лаврами — в то время самыми драгоценными.

Последующие затем годы не представляют особого интереса в жизни Вольфганга. Время в Зальцбурге по­текло в строго определенном порядке, среди серьезных разнообразных занятий: Моцарт давал уроки, играл в капелле, упражнялся на органе, скрипке и фортепиано. Из ребенка Моцарт превратился в юно­шу. Моцарт сохранил свою любовь к шалостям и проказам. Зальцбург с его причудливыми, фантастическими постройками, расположенный среди живописной, рос­кошной природы, служил благоприятной обстановкой для младенческих лет Моцарта: красота местности отра­зилась на гармоническом строе его души, и он на всю жизнь сохранил страстную любовь к природе. Лучше все­го сочинял он на открытом воздухе, среди зелени. Но Моцарт давно уже вышел из детского возраста; гений его, выросший вместе с ним, жаждавший проявиться во всей своей силе, не находил себе ни простора, ни пищи в Зальцбурге. Маленький провинциальный городок, ли­шенный театра и других духовных интересов, не мог удовлетворить Моцарта ни строем своей жизни, ни сво­им обществом. Единственное и любимое развлечение зальцбуржцев состояло в стрельбе по цели. Каждое воскресенье они отправлялись за город и изготовляли но­вые раскрашенные мишени, на которых обыкновенно изображалось самое выдающееся событие в Зальцбурге за истекшую неделю.

Положение Моцарта было пока очень незавидно: он оставался все тем же первым скрипачом в придворной капелле, состав которой был далеко не блестящий. Ар­хиепископ зальцбургский Иероним, человек крайне за­вистливый и черствый, питавший особенную неприязнь к Моцарту, не давал ему ходу, хотя отлично знал ему цену. Со своими подчиненными Иероним обращался не­обыкновенно грубо. В своей капелле он покровительствовал итальянцам, тем более, что в то время по всей Германии царило музы­кальное владычество итальянцев: им давались лучшие места и большие оклады, тогда как на соотечественни­ков, даже самых выдающихся, не обращалось никакого внимания. Моцарт нравственно задыхался в Зальцбурге и от души его ненавидел. Отец, отлично понимавший страстное желание сына вырваться отсюда, сознавал, что гений его заглохнет в таком мертвом царстве. Мало того, он решился рас­статься со своей горячо любимой женой, с которой не разлучался ни разу во все время их счастливого супру­жества, и дать ее в спутницы молодому беспечному сыну. Добрая мать, не обладавшая ни таким светлым умом, ни такой твердой волей, как ее муж, не могла, конечно, за­местить его при сыне, так же как не могла быть руково­дительницей его поступков; но Леопольд Моцарт верил, что присутствие уважаемой, любимой матери воздержит Вольфганга от опрометчивых и ложных шагов и охра­нит его душу от соблазнов, против которых так трудно бороться одинокому неопытному молодому человеку в чужих странах. Обоим путешественникам вменялась в обязанность крайняя бережливость: средства их были более чем ограничены; пришлось даже занять в долг, что­бы обставить их с должным комфортом. Все произведе­ния Вольфганга были вновь начисто переписаны и пе­реплетены в маленькие тетради для большего удобства; куплена хорошая дорожная карета, так как Моцарту по­добало путешествовать не как бедному, неизвестному музыкантишке, а как уважаемому и знаменитому ар­тисту. Когда все приготовления были окончены, Лео­польд наткнулся на непредвиденное препятствие: архи­епископ отказался дать Моцарту отпуск, говоря, что не­чего ему разъезжать по чужим странам и собирать милостыню. Тогда Леопольд решился на рискованный поступок и потребовал отставки сына, что, конечно, возбудило страшный гнев архиепископа, который угрожал лишить Леопольда его места при капелле; но Леопольд готов был все перенести для блага сына, и силы только тогда оставили его, когда двинулась карета, увозившая тех, кто ему был дороже всего на свете; в изнеможении упал он на стул, забыв в своем горе благословить их на дальний путь. Но тотчас же вспомнил, подбежал к окну и послал свои благословения вслед уезжающим. К счастью для семьи, архие­пископ одумался, и Леопольд остался при капелле.

МЮНХЕН, МАНГЕЙМ, ПАРИЖ.

Моцарт уехал, полный светлых надежд на счастливое будущее. Он не думал о том, что ему предстоит теперь бороться одному со всеми превратностями судьбы, что отца его не будет с ним. Как выпущенная на волю птич­ка, он радовался своей свободе, все находил прекрасным, от всего приходил в восторг. Моцарт воображал, что слава его имени проложит ему прямой путь ко двору любого кур­фюрста, и заранее наслаждался мечтой создать нацио­нальную немецкую оперу, которая положила бы конец итальянскому владычеству. Но его ждал целый ряд ра­зочарований. Приехав в Мюнхен, Моцарт тотчас же от­правился к инспектору музыки, графу Зеау, который хотя и принял его приветливо, но, к удивлению молодо­го артиста, никогда не слышал о триумфах его первого путешествия. В подтверждение своих слов Моцарту пришлось показать все свои свидетельства и дипломы. Тогда граф приподнял свой ночной колпак в знак ува­жения и посоветовал Моцарту обратиться прямо к кур­фюрсту с просьбой дать ему место композитора при его капелле. Курфюрст уже слышал об отставке Моцарта и был недоволен таким непочтительным и своевольным поступком молодого человека; он и не подозревал, ка­кой великий музыкант так скромно просит у него места, и посоветовал ему сначала попутешествовать и приоб­рести некоторую известность. Моцарту пришлось вто­рично уверять, что он был уже и во Франции, и в Ита­лии, и в других странах, что имя его известно многим, так же, как и его талант. Но курфюрст не дал ему до­кончить речь и удалился, объявив коротко и ясно, что у него нет вакансии. Моцарту ничего более не оставалось, как собраться в дальнейший путь. Мюнхен­ские друзья, ценившие его дарование и желавшие удер­жать его в своем городе, предложили собрать десять бо­гатых любителей музыки, которые согласились бы вы­плачивать Моцарту по дукату в месяц, что составило бы 600 флоринов в год, за несколько музыкальных произве­дений. Простодушный и доверчивый Моцарт готов был принять это предложение, казавшееся ему очень выгод­ным, и с восторгом сообщил эти планы отцу, прося его совета и согласия. Но планы эти пришлись не по сердцу умному и дальновидному старику. Насколько сам он был скромен в своих требованиях, настолько честолюбив по отношению к сыну. Такая зависимость от десяти лиц ка­залась ему положением мало заманчивым, да он еще и сомневался, найдутся ли эти благодетели, и считал уни­зительным для сына оставаться в Мюнхене без службы. Он советовал им ехать дальше, говоря, что «прекрасны­ми фразами, похвалами и bravissimo не заплатишь ни за проезд, ни за квартиру». И вот наш странствующий му­зыкант со своей старушкой матерью перекочевали в Мангейм, этот «рай музыкантов», как его тогда называли. Те­атр и музыка процветали там под просвещенным покровительством курфюрста Карла Теодора, старавшегося привлечь к себе даровитых музыкантов большим жало­ваньем и заботой о том, чтобы они чувствовали себя у него хорошо и без стеснения. К удивлению Моцарта, и тут немногие его знали и сначала отнеслись с недовери­ем, которое им внушал его маленький рост и невзрач­ная наружность. Вскоре своим замечательным талантом, своим ласковым, веселым обращением он привлек к себе симпатии своих собратьев по искусству, и сам, попав в среду образованных и серьезных музыкантов, почувство­вал себя, как рыба в воде. «Я пребываю в великолепном настроении духа и уже потолстел»,— писал он отцу.

Его особенно полюбил капельмейстер Каннабих, в семье которого он был принят, как родной сын: он там обедал и часто проводил вечера за фортепиано, в дру­жеской беседе. Вечером, по привычке, приобретенной в родительском доме, Моцарт вынимал из кармана книгу и читал. Он занимался музыкой с симпатичной, мило­видной Розой Каннабих, к которой чувствовал влечение. Спокойная и серьезная, эта тринадцатилетняя девушка-ребенок обнаруживала редкий для своего возраста здра­вый смысл и положительность суждений. В жизни Моцарта она промелькнула «как мимолетное виденье», и чувство его к ней не оставило глубоких следов. Моцарт увлекался часто и раньше, но история не сохранила нам имен покорительниц его юно­го сердца. Одна из них только известна нам: это его двою­родная сестра, с которой он познакомился в Аугсбурге во время своего путешествия. Свежая, бодрая, с несколь­ко грубоватыми чертами лица, эта девушка дитя приро­ды, представляет собой резкую противоположность рассудительной Розе. В ее присутствии Моцарт сам пре­вращался в необузданного ребенка, и две недели, про­веденные им у ее родных, прошли в непрерывных ша­лостях, дурачестве и болтовне. При расставании оба про­ливали такие потоки слез, что сцену их трогательного прощания не замедлили изобразить на мишени для стрельбы. Они обменялись портретами и вели некото­рое время переписку, но письма Моцарта полны одних шуток, и чувство его к девушке было так же кратковре­менно, как их свидание: он уехал веселый, беспечный, и вскоре новая, более сильная страсть овладела его помыс­лами и сердцем. Но девушка не так скоро охладела к то­варищу своих игр: за ее резвостью скрывалось более глу­бокое чувство, и впоследствии, когда она говорила о Мо­царте, в ее словах звучала горечь разочарования.

Как в Мюнхене, так и в Мангейме Моцарту невозмож­но было оставаться без определенного положения, а потому он не замедлил явиться к инспектору музыки, графу Савиоли, который представил его курфюрсту. Мо­царт получил приглашение играть при дворе и был при­нят чрезвычайно любезно всей курфюрстской семьей. Моцарт попросил Савиоли выхло­потать ему место придворного композитора. Моцарт, исполненный самых радужных надежд, каждый день бегал к графу в ожидании ответа. Но ответ не приходил: курфюрст был слишком занят то охотой, то придворными праздниками. Так, по крайней мере, объяснял Моцарту граф Савиоли. На самом же деле про­тив него шла деятельная, хотя и скрытая интрига, в ко­торой, как полагают, главную роль играл некий Фоглер, вице-капельмейстер. Он ненавидел  Моцарта за его гени­альность. Пока наш путе­шественник оставался в Мангейме на положении гостя и частного лица, музыканты относились к нему друже­любно; но лишь только до них дошли слухи, что он хло­почет о месте при капелле, как в их сердце поднялась тревога, и они употребили все усилия, чтобы удалить дерзкого и опасного соперника. Интриганы убедили лег­коверного курфюрста, что Моцарт «не более, чем шар­латан, изгнанный из Зальцбурга, потому что он ничего не знает, и что следовало бы отправить его поучиться в Неаполитанскую консерваторию», прежде чем давать ему какое-либо место. Граф Савиоли стал избегать Мо­царта. Наконец ему удалось поймать графа, и вот через два месяца тщетных ожиданий он услышал ответ: «К со­жалению — нет!» Бедному Моцарту пришлось покинуть Мангейм, чего ему очень и очень не хотелось, и он ни­как не мог решиться уехать. Магнит, приковывающий его к Мангейму, скрывался в пятнадцатилетней певице, красавице Алоизии Вебер, к которой Моцарт почув­ствовал первую страсть. Алоизия была дочерью перепис­чика нот Вебера, обремененного громадным семейством и терпевшего крайнюю нужду. Она обладала необыкно­венно сильным красивым голосом и в шестнадцать лет обещала сделаться знаменитостью. Моцарт писал ей арии, заставляя ее разучивать их под своим руководством, давал ей уроки. Не сознавал ли он сам сво­его увлечения или не желал в нем признаться отцу, но в письмах своих он только восхищается ее пением, ничего не говоря о ее личности и тщательно скрывая от отца свои чувства. Тогда старушка мать, воспользовавшись временем, когда Мо­царт обедал, написала потихоньку отцу про своего блуд­ного сына. Леопольд, не касаясь сердечной тайны сына, обратился к его рассудку: «От твоего благоразумия и от твоей жизни зависит — остаться ли посредственным му­зыкантом, которого забудет мир, или же сделаться зна­менитым капельмейстером, имя которого сохранится в истории. Уезжай в Париж—и немедленно!» Моцарт опомнился. «После Бога — сейчас отец! это было моим девизом в детстве; при нем же я остаюсь и теперь»,— пи­сал он отцу. Как ни горько ему было, но, покорный воле отца, он подчинил свою страсть рассудку, простился со своими друзьями и уехал, обменявшись клятвами верности с его возлюбленной.

Конечной целью их путешествия был Париж. Отец полагал, что этот всемирный город отнесется к юноше-артисту так же радушно, как он отнесся когда-то к ар­тисту-ребенку. На Париж возлагались самые большие надежды. На­ши путники, пробыв в дороге четырнадцать дней, при­были в Париж 23 марта 1778 года. За пятнадцать лет их отсутствия Париж во многом изменился, и, к особому огорчению матери, цены на все увеличились вдвое. Из экономии им пришлось взять скверную темную комна­ту в нижнем этаже, такую маленькую, что в ней не мог­ло поместиться фортепиано. «Я чувствую себя довольно сносно,— пишет он отцу,— но мне ни тепло, ни холодно, ничто меня не радует; что меня больше все­го поддерживает, ободряет, так это мысль, что вы, доро­гой папа и дорогая сестра, здоровы, что я — честный не­мец, и что если я не могу всего высказать, то, по край­ней мере, могу думать то, что хочу; но вот и все». Его состояние духа отразилось не только на содержании пи­сем, но даже на самом почерке: он стал таким неразбор­чивым и небрежным, что отец счел нужным прислать ему красиво написанный алфавит. Бедный юноша грустил в разлуке с девушкой, которая своей красотой и талантом произвела такое сильное впечатление на его воображе­ние; единственное утешение он находил в переписке с Веберами, посредством которой получал известия об Алоизии и о том, что она еще не нарушила своей клят­вы верности.

Моцарту нужно было устроиться в Париже, найти уроки, занятия, составить знакомства. Как в первое свое пребы­вание, так и теперь он нашел себе главную поддержку в лице своего друга и покровителя, барона Гримма. В Версаль, где в то время жил двор, Моцарту не удалось попасть, но вместо этого Гримм старался ввести его в знатные, богатые дома и дал ему письмо к графине Шабо. К несчастию, выбор баро­на оказался очень неудачным: графиня выказала себя с очень непривлекательной стороны. Когда Моцарт в на­значенный день явился к ней, его заставили как не­счастного просителя ждать полчаса в громадной нетоп­леной комнате. Наконец вышла графиня и предложила ему сыграть на отвратительном клавесине, заявив, что другие ее инструменты в неисправности. Скромный Мо­царт отвечал, что он с удовольствием исполнит ее жела­ние, но просит графиню провести его в более теплую комнату, так как у него окоченели руки от холода. «О да, вы правы!»—ответила хозяйка и, предоставив Мо­царта самому себе, уселась с гостями за большой круг­лый стол и принялась рисовать, не обращая ни малей­шего внимания на бедного музыканта, который сидел один, вдали от всех, ежась от холода; окна и двери были открыты, все тело его пробирала дрожь, зубы стучали, как в лихорадке, голова начинала болеть, но он не ре­шался уйти, боясь обидеть Гримма. Так прошел целый час; наконец, чтобы выйти из этого ужасного положения, Моцарт сел за несчастный клавесин и сыграл вариации: его слушатели продолжали рисовать и болтать между собой, так что Моцарт играл «для столов, стульев и стен».

Сыграв половину вариаций, он встал и хотел поки­нуть негостеприимный дом, но хозяйка попросила его подождать возвращения ее супруга. Моцарту пришлось ждать еще с полчаса, пока не явился хозяин дома. Он отнесся к своему гостю иначе, выслушал его вниматель­но, и благодарный Вольфганг, забыв все не­приятности, холод и дурной инструмент, стал играть «так, как я играю, когда бываю в духе». Но кажется, это знакомство не принесло большой пользы Моцарту, как и вообще на этот раз в Париже ему не везло, тем более, что он не умел извлекать выгоды из своего положения и из своих знакомств. Гримм доставил ему уроки у гер­цога де Гин Сам герцог играл на флейте, дочь же его играла отлично на арфе (для них Моцарт написал свой концерт для флейты и арфы, хотя и недолюбливал этих инструментов). С m-lle Гин Моцарт занимался теорией; ученица его обладала исключительной памятью и была достаточно даровита, судя по тому, что уже на третий урок она написала трехголосные задачи. Отец хотел, чтобы она познакомилась с основ­ными правилами сочинения и была бы в состоянии пи­сать маленькие вещи для обоих инструментов. Однако Моцарт оказался слишком требовательным учителем; он наивно воображал, что музыка должна даваться другим так же легко, как и ему, и выходил из себя из-за того, что его ученица на четвертый урок не может написать менуэт: он решил, что у нее нет идей, что она глупа, без­дарна и бестолкова. В конце концов ему отказали, запла­тив за труды три луидора, которые он с негодованием отверг.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5