Дипломная работа: "Житие протопопа Аввакума, им самим написанное" как автобиографический жанр
Религиозный экстаз уступил место религиозному формализму, механическому выполнению религиозных обрядов. Происходит перерождение «подвижников» в профессионалов - «молитвенников».
В отличие от беспечной, даже привольной жизни «мирских» монастырей суровая, полная трудов, лишений, и опасностей практика пустынножительства действительно носила подвижнический характер. Носителем одухотворенного, проникнутого живым религиозным чувством подвижничества стал инок-пустынножитель, противоставляющий суетной жизни «мирских» монастырей тишину лесных обитателей, в уединении которых человек становится как бы ближе к богу, разделял только с ним свое одиночество.
Образ такого инока-пустыннолюбца и представлен в «Житии Сергия». Рисуя этот образ, автор стремится подчеркнуть подлинно подвижнический характер своего героя путем контрастного сопоставления его с братом Стефаном, у которого не хватило мужества продолжать предпринятый совместно с Сергием путь пустынножительства и который ушел в Москву, в городской монастырь.
Создав образ Сергия, Епифаний ввел в житийную литературу нового героя, новый тип человека, появление которого в жизни и в литературе было вызвано потребностями роста московского централизованного феодализма, тип подвижника, одержимого манией религиозно мотивированного пустынножительства. Заражая читателей пафосом пустыннолюбия, созданный Епифанием образ выполнял важную общественную функцию, стимулируя рост движения, крепившего мощь Московской Руси.47
Для изображения столь своеобразного, еще ни разу не представленного в житийной литературе подвижника русского христианства Епифаний должен был найти соответствующие характеру его героя средства словесного воплощения его, выработать обрисовывающий своеобразие его облика стиль житийного повествования. В общем ему удалось сделать это, но все же не в такой мере, как это требовалось. Он сделал ошибку, слишком усердно использовав приемы повествования, примененные им с большим успехом в «Житии Стефана Пермского», отнюдь не гармонировавшие, однако с психологическим обликом пустынножителя Сергия48.
Некоторые основания для использования в обоих житиях единой манеры письма у Епифания были. Ведь герои того и другого жития относятся к одной и той же категории подвижников. Пустыннолюбец сродни миссионеру: тот и другой преисполнены рвением воздвигнуть алтари христианскому богу в далеких от цивилизации местностях. Но миссионер -это религиозный проповедник, вдохновенный вития, искушенный в искусстве красноречия оратор, и в повествующем о нем «Житии» ораторское «извитие словес» совершенно закономерно и эстетически оправдано. В повести о пустынножителе поэтика «извития словес» не имела подобного оправдания.49
Уединение пустынножителя, отсутствие общения с людьми, глубокое безмолвие пустыни плохо вяжется с музыкой витийственного красноречия и ораторского «любословия». Между тем Епифаний наполняет страницы этого «Жития» нескончаемо многословным «плетением словес» в виде чрезвычайно растянутого вступления и не менее длинного заключения, представляющих собой неиссякаемый поток тавтологий, бесконечное нагромождение одних и тех же похвал в разных словосочетаниях, одно другого замысловатей. Он сам прекрасно характеризует эту манеру своего письма50.
«Распространяя глаголы» он заполняет целые страницы нагромождением этикетов, знаменующих иночески добродетельный характер его героя, обрушивает на читателя лавину риторических вопросов и восклицаний, нанизывает страницы сравнений и уподоблений.
Чрезвычайно интересным, заслуживающим особого внимания приемом художественного письма является широкое использование Епифанием того вида прямой речи, который называется внутренним монологом и который как нельзя лучше оказался пригодным для раскрытия внутренней жизни погруженного в безмолвие пустынножителя. Чаще всего такой монолог представляет собой то, что у монашествующих публицистов той поры называлось «умной молитвой», т.е. произносимой в уме, мысленной молитвой. Но не молитвенные только, а и другие настроения и состояния души находят себе в «Житии Сергия» выражение в мысленных, произносимых в уме монологах. Мало того, поскольку герой «Жития» был подвержен галлюцинациям, он не только зрит видения, но слышит голоса, к внутренним монологам присоединяются такие же внутренние диалоги, обмен монологами между героем «Жития» и представшим ему в видении собеседником.51
Созданные в XV веке Епифанием «Жития» Стефана Пермского и Сергия Радонежского являются крупным художественным достижением в области житийного жанра, имеют высокую ценность в русской житийной литературе.52
В период между 1620 и 1630 годами было создано «Житие Юлиании Лазаревской» (Повесть об Ульянии Осорьиной»), героиня которого производит впечатление чего-то еще небывалого в литературе житийного жанра.
Прежде всего бросается в глаза, что для нее идеалом христианской жизни не является монашеское подвижничество, как это было у всех ранее выступавших житийных героев. В ней мы не замечаем стремления удалиться от мирской жизни, облечься в черную мантию монашества.
У Юлиании появляется мысль, что и в миру можно вести столь же праведный образ жизни, как в монастырской обители. Мысль эта была естественным продутом окружавшей Юлиании действительности. Монастырское подвижничество выполнив свою историческую миссию утверждения и распространения на всей территории Московского государства единой религии, начало утрачивать социальный смысл своего существования, становилось анахронизмом. Бороться и совершать подвиги во имя распространения христианской церкви в церковно христианской Московском государстве значило ломиться в открытую дверь. Монастырь и не творит больше никаких подвигов. Он зажил такой же жизнью, как и весь окружающий его внемонастырский христианский мир Московской Руси.
Вот почему Юлиания не считает необходимым условием праведной жизни, уход от мира в монастырскую обитель и не пылает той неутомимой жаждой стать, на путь отшельничества и пустынножительства, какой пылали Феодосии Печерский и Сергий Радонежский.
Юлиания чувствует, что и монашеское и мирское благочестие, принятое в ее среде, носит довольно сомнительный характер, ибо совсем не связано с практикой жизни, лишено живого религиозно-подвижнического содержания.
Ей доставляет глубокое удовлетворение и радость, что она, сделав все, что могла для страждущих от общественной неурядицы людей, сняла с себя моральную ответственность за происходящие бедствия. Она чувствует себя правой перед богом и людьми, совесть ее спокойна, и с ясной душой кончает она свой жизненный путь.
Как явление морального порядка Юлиания возвышается над окружающим ее миром, исключительной чистотой нравственного облика. Это человек, подвижнически следующий велениям нравственного долга, в полном смысле добрый, исключительно хороший человек, вызывающий глубокую к нему симпатию.
Слог «Жития» Юлиании - это чисто эпический рассказ, строго деловой, протокольно точный, избегающий всяких отступлений. Предисловий, послесловий.53
Начиная свое повествование, автор сразу приступает к почти протокольному изложению фактов; и далее следует строго фактическое изложение, избегающее косвенных оборотов, иносказаний, метафор, лирики. Эта голая проза, создающая впечатление бесстрашно объективного показания свидетеля.
Это был язык, в котором лучше всего находил себе выражение характер буднично простой, погруженный в заботы деловой жизни сердобольной хозяйки, превратившей свою хозяйственную деятельность в подвиг милосердия мирской праведницы.54
«Житие» Юлиании стало больше походить на бытовую повесть, биографию светского человека, чем на житие святого. И все же оно не является в полном смысле светской повестью, поскольку в облике героини, в стиле повествования о ней имеются черты подражания героям и стилю житийной литературы. Это произведение своеобразно, до XVII века не существовавшего в русской литературе жанра, который можно назвать житийно-бытовым. В нем нашел себе литературно-художественное воплощение новый характер религиозного подвижника - мирской, внецерковный подвижник.55
В первой главе дипломной работы рассмотрены причины возникновения жанра жития, характерные особенности агиографической литературы. С XI до начала XIV века авторы житий пропагандируют идеи независимости политической и церковной жизни, они во многом отходят от канонов греческой агиографии. В основу Жития берутся лишь отдельные драматические эпизоды из жизни «святых» (история убийства Бориса и Глеба), вводятся внутренние монологи и эмоциональные диалоги, в ряде случаев меняется тип биографии: то это простой рассказ богатый историческими и бытовыми наблюдениями, то военно-патриотическая («Житие Александра Невского»). В конце XIV века – нач. XV века, происходят изменения в житийной литературе - возрастает эмоциональность и психологизм повествования («Житие Сергия Радонежского», «Житие Стефана Пермского»), в житийную литературу вносятся черты реальной жизни. Жития постепенно сближаются с бытовой повестью («Житие Юлиании Лазаревской»). Во второй половине XVII века создаются новые жития, посвященные представителям антифеодального религиозного движения - раскола. Героями их становятся противники церкви, проклятые ею и гонимые царской властью. Это направление агиографии тяготеет к изображению народного быта и отличается «просторечием». Жанр биографии «святого» перерастает в жанр поучительно-политический автобиографии «апостолов» раскола. Яркий пример этого периода «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное».
Примечания
1. Лихачев Д.С. Актуальные задачи изучения русской литературы XI-XVII веков. М-Л 1964. с. 10.
2. Там же, с13.
3. Лихачев Д.С. Исследования по истории русской литературы XI-XVII веков. Л. 1974. с. 14.
4. Былинин В.К. Древнерусская литература. М. 1991 с. 23.
5. Адрианова-Перетц В.П. Сюжетное повествование в житийных памятниках XI-XIV веков. Л. 1970 с.26
6. Там же, с.28.
7. Базанов В.Г. Культурное наследие Древней Руси: Истоки, становление, традиции. М. 1976. с.34.
8. Грихин В.А. Древнерусские княжеские жития XI-XIII веков.// Русская Речь, 1980 - №2. с. 106.
9. Дмитриев Л.Л. Литература Древней Руси. М. 1990. с.38.
10. Еремин И.П. Лекции по истории древней русской литературы. М. 1987. с.31.
11. Там же, с.34.
12. Еремин И.П. Литература Древней Руси. М. 1966. с.45.
13. Виноградов В.В. О языке художественной литературы. М. 1959. с.19.
14. Там же, с.21.
15. Лихачев Д.С. Вопросы истории русской средневековой литературы. Л. 1974. с.40.
16.Лихачев Д.С. Развитие русской литературы. Эпохи и Стили. Л. 1973. с.55.
17. Еремин И.П. Лекции и статьи по истории древней русской литературы. с.60.
18. Еремин И.П. К характеристике Нестора как писателя. М.-Л. 1966. с.54.
19. Там же, с.57.
20. Житие Феодосия Печерского. М. 1958. с.40.
21. Еремин И.П. К характеристике Нестора как писателя. с.63.
22. Житие Феодосия Печерского. с.41.
23. Там же, с.44.
24. Лихачев Д.С. Древнерусские литературные памятники. Л. 1979. с 41.
25. Востокова Г.В. Житие Феодосия Печерского: Литературный памятник Киевской Руси// Русская речь, 1981, №3, с.96.
26. Там же, с.96.
27.Переверзев В.Ф. Литература Древней Руси. М. 1971. с.36.
28. Там же, с.38.
29. Робинсон А.Н. Литература Древней Руси в литературном процессе Средневековья XI-XVII веков. М. 1980. с. 132.
30. Там же, с. 134.
31. Переверзев В.Ф. Литература Древней Руси. М. 1971. с.40.
32. Лихачев Д.С. Древнерусские литературные памятники. Л. 1979. с. 119.
33. Пятнов П.В. К вопросу о жанровом своеобразии Жития Александра Невского.// Вестник Московского ун-та, Сер.9, 1979 - №1. с. 33.
34. Там же, с.36.
35. Еремин И.П. Лекции и статьи по истории древней русской литературы. с.81.
36. Там же, с.85.
37. Ключевский В.О. Древнерусские жития святых, как исторический источник. М. 1993. с.94.
38. Баранкова Г.С. Слово о житии и учении Стефана Пермского.// Русская речь, 1994 - №1. с.61.
39. Там же, с.62.
40. Переверзев. В.Ф. Литература Древней Руси. М. 1971. с. 60.
41.Там же, с.62
42. Коновалова О.Ф. Изобразительные и эмоциональные функции эпитата в Житии Стефана Пермского.// ТОДРЛ, 1974, Т.28. с.325.
43. Там же, с.328.
44. Лихачев Д.С. Человек в литературе Древней Руси. М. 1970. с.57.
45. Борисов Н.С. О некоторых литературных источниках Жития Сергия Радонежского.// Вестник Московского ун-та, Сер.8, 1989, №5. с.69.
46. Там же, с.71.
47. Лихачев Д.С. Великий путь. М. 1987. с.72.
48. Там же, с.73.
49. Переверзев В.Ф. Литература Древней Руси. М. 1971. с.64.
50. Там же с.70.
51. Еремин И.П. Лекции и статьи по истории древней русской литературы. 1987. с.91.
52. Там же, с.93.
53. Скрипиль М.О. О житии Юлианы Лазаревской. М.-Л. 1948. с.ЗЗ.
54. Там же, с.35.
55. Переверзев В.Ф. Литература Древней Руси. М. 1971. с.78.
Глава II. «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное» как автобиографический жанр
В русской литературе XVII века произошли существенные изменения, вызванные в конечном счете зарождением в русском обществе буржуазных отношений. Литература все больше и больше проникается интересами низших слоев русского общества, ее содержание становится разнообразнее, расширяется жанровый состав, современность оттесняет на задний план историческую и легендарную тематику. Занимая особое место в литературе XVII века, творчество Аввакума вместе с тем входило в современный ему литературный процесс.
Протопоп Аввакум (1621-1682г.г.) был крупнейшим писателем того «бунташного» века, который давно ушел в прошлое русской истории.
Полно и ярко раскрываются у Аввакума различные элементы его сложного мировоззрения и особенности его незаурядной, в высшей степени одаренной натуры в его литературном творчестве.
Перу Аввакума принадлежит свыше восьмидесяти сочинений, причем подавляющая их часть приходится на последние два десятилетия его жизни, преимущественно на годы пустозерской ссылки.
Произведения Аввакума не плод досужих размышлений или созерцания жизни из земляной тюрьмы, а страстный отклик на текущие события. Это – те же проповедь, беседа, поучение, обличение, только уже не устные. Он по-прежнему «кричит», и его письменная речь – взволнованный монолог, передающий се оттенки живой речи. Этим определяется и содержание и форма его сочинений «Книги бесед» (1669-1675г.г.), «Книги толкований» (1673-1676г.г.), «Книги обличений» (1679г.), его различных «Записок» об особенно драматических событиях из своей жизни и жизни главных деятелей «раскола», наконец – его замечательных челобитных, писем, посланий и прославленного «Жития».
Челобитные и письма Аввакума переписывались и ходили по рукам наравне с другими его сочинениями и, стали значительным фактом древней русской художественной литературы. Сохраняя до наших дней самостоятельное значение, они вместе с тем объективно являются своего рода школой мастерства, творческой лабораторией, в которой вырабатывалась своеобразная писательская манера Аввакума, с такой смелостью и уверенностью проявившаяся в «Житии».
«Житие протопопа Аввакума им самим написанное» - автобиография принадлежит к шедеврам русской и мировой литературы.
В одной из своих книг, рассуждая о том, что человеку надо «беззлобие иметь голубино», Аввакум вдруг вспоминает свои юные годы: «Я их смолода держал – попович и голубятник был».
Рано пристрастившись к чтению «святоотеческой» литературы (кроме богослужебных книг, Ветхого и Нового заветов, он также читал и сочинения отцов церкви, жития святых и другие), юный Аввакум приобрел в этой области глубокие познания.
Обладая исключительной памятью, в пустозерской темнице он не раз точно цитировал многочисленные сочинения этого круга.
Обширная начитанность Аввакума в церковно-учительной литературе в природный дар проповедника первоначально способствовали его быстрой церковной карьере: в попы был поставлен в 23 года, в протопопы 31 год. Но повсюду, в селах и городе Юрьеве-Повольском, жилось ему тяжело. Неукротимый духом и крепкий телом, молодой священнослужитель требовал от паствы своей безусловного «благочестия». То он обличал местных «начальников», а его за это зверски избивали ,то «баб унимал от блудни», а его «среди улицы били батошьем», а бабы были рычагами», то сам в одиночку разогнал ватагу скоморохов, а двух их больших «плясовых» медведей – «одного ушиб, а другова отпустил в поле». Гонимый «паствой», Аввакум переехал в Москву, сблизился с придворным духовенством, был представлении молодому царю Алексею Михайловичу (1629-1676гг.)
