Доклад: Лев Николаевич Толстой
Интерес Толстого-писателя сосредоточен не только на изображении отдельных человеческих характеров, но и на связях их между собою в подвижные и взаимосвязанные миры.
Сам Толстой, ощущая известное сходство "Войны и мира" с героическим эпосом прошлого, в то же время настаивал на принципиальном отличии: "Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла".
"Как бы мы ни понимали героическую жизнь,- комментировал эти слова Толстого Н. Н. Страхов,- требуется определить отношение к ней обыкновенной жизни, и в этом заключается даже главное дело. Что такое обыкновенный человек - в сравнении с героем? Что такое частный человек - в отношении к истории?" Иначе говоря, Толстого интересует не только результат проявления героического в поступках и характерах людей, но и тот таинственный процесс рождения его в повседневной жизни, те глубокие, сокрытые от поверхностного взгляда корни, которые его питают.
Толстой решительно разрушает традиционное деление жизни на "частную" и "историческую". У него Николай Ростов, играя в карты с Долоховым, "молится Богу, как он молился на поле сражения на Амштеттенском мосту", а в бою под Островной скачет "наперерез расстроенным рядам французских драгун" "с чувством, с которым он несся наперерез волку". Так в повседневном быту Ростов переживает чувства, аналогичные тем, какие одолевали его в первом историческом сражении, а в бою под Островной его воинский дух питает и поддерживает охотничье чутье, рожденное в забавах жизни мирной. Смертельно раненный князь Андрей в героическую минуту "вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими руками, с готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда-либо, проснулись в его душе".
Вся полнота впечатлений мирной жизни не только не оставляет героев Толстого в исторических обстоятельствах, но с еще большей силой оживает, воскрешается в их душе. Опора на эти мирные ценности жизни духовно укрепляет Андрея Болконского и Николая Ростова, является источником их мужества и силы.
Не все современники Толстого осознали глубину совершаемого им в "Войне и мире" открытия. Сказывалась привычка четкого деления жизни на "частную" и "историческую", привычка видеть в одной из них "низкий", "прозаический", а в другой - "высокий" и "поэтический" жанр. П. А. Вяземский, который сам, подобно Пьеру Безухову, был штатским человеком и участвовал в Бородинском сражении, в статье "Воспоминания о 1812 годе" писал о "Войне и мире": "Начнем с того, что в упомянутой книге трудно решить и даже догадываться, где кончается история и где начинается роман, и обратно. Это переплетение или, скорее, перепутывание истории и романа, без сомнения, вредит первой и окончательно, перед судом здравой и беспристрастной критики, не возвышает истинного достоинства последнего, то есть романа".
П. В. Анненков считал, что сплетение частных судеб и истории в "Войне и мире" не позволяет "колесу романической машины" двигаться надлежащим образом.
И даже русские писатели-демократы в лице Д. Д. Минаева, пародируя эту особенность "Войны и мира", печатали такие стихи:
Нам Бонапарт грозил сурово,
А мы кутили образцово,
Влюблялись в барышень Ростова,
Сводили их с ума...
В мироощущении современников Толстого "сказывалась инерция восприятия частного как чего-то непреодолимо иного по сравнению с историческим,- отмечает исследователь "Войны и мира" Я. С. Билинкис.- Толстой слишком решительно разрушал границы между частным и историческим, опережая свою эпоху". Он показал, что историческая жизнь - лишь часть того огромного материка, который мы называем жизнью человеческой. "Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей шла, как и всегда, независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований",- пишет Толстой.
В сущности, он решительно и круто меняет привычный угол зрения на историю. Если его современники утверждали примат исторического над частным и смотрели на частную жизнь сверху вниз, то автор "Войны и мира" смотрит на историю снизу вверх, полагая, что мирная повседневная жизнь людей, во-первых, шире и богаче жизни исторической, а во-вторых, она является той первоосновой, той почвой, из которой историческая жизнь вырастает и которой она питается. А. А. Фет проницательно заметил, что Толстой рассматривает историческое событие "с сорочки, то есть с рубахи, которая к телу ближе".
И вот при Бородине, в этот решающий для России час, на батарее Раевского, куда попадает Пьер, чувствуется "общее всем, как бы семейное оживление". Когда же чувство "недоброжелательного недоумения" к Пьеру у солдат прошло, "солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. "Наш барин" прозвали его и про него ласково смеялись между собой".
Толстой безгранично расширяет само понимание исторического, включая в него всю полноту "частной" жизни людей. Он добивается, по словам французского критика Мелькиора Вогюэ, "единственного сочетания великого эпического веяния с бесконечными малыми анализа". История оживает у Толстого повсюду, в любом обычном, "частном", "рядовом" человеке своего времени, она проявляется в характере связи между людьми. Ситуация национального разброда и разобщения скажется, например, в 1805 году и поражением русских войск в Аустерлицком сражении, и неудачной женитьбой Пьера на хищной светской красавице Элен, и на чувстве потерянности, утраты смысла жизни, которое переживают в этот период главные герои романа. И наоборот, 1812 год в истории России даст живое ощущение общенационального единства, ядром которого окажется народная жизнь. "Мир", возникающий в ходе Отечественной войны, сведет вновь Наташу и князя Андрея. Через кажущуюся случайность этой встречи пробивает себе дорогу необходимость. Русская жизнь в 1812 году дала Андрею и Наташе тот новый уровень человечности, на котором эта встреча и оказалась возможной. Не будь в Наташе патриотического чувства, не распространись ее любовное отношение к людям с семьи на весь русский мир, не совершила бы она решительного поступка, не убедила бы родителей снять с подвод домашний скарб и отдать их под раненых.
Композиция "Войны и мира"
"Война и мир" запоминается читателю как цепь ярких жизненных картин: охота и святки, первый бал Наташи, лунная ночь в Отрадном, пляска Наташи в имении дядюшки, Шенграбенское, Аустерлицкое и Бородинское сражения, гибель Пети Ростова... Эти "несравненные картины жизни" непременно всплывают в сознании, когда пытаемся осмыслить "Войну и мир". Толстой-повествователь не торопится, не пытается свести многообразие жизни к какому-то одному итогу. Напротив, он хочет, чтобы читатели его романа-эпопеи учились "любить жизнь в бесчисленных, никогда не истощимых ее проявлениях".
Но при всей своей автономности "картины жизни" связываются в единое художественное полотно. За ними ощутимо дыхание целого, какая-то внутренняя общность соединяет их. Природа этой связи иная, чем в классическом романе, где все объединяется сквозным действием, в котором участвуют герои. У Толстого романические связи есть, но они вторичны, им отводится служебная роль. Современный исследователь "Войны и Mиpa" C. Г. Бочаров замечает: "С точки зрения поэтики романа действие в "Войне и мире" очень несосредоточенно и несобранно. Оно расходится в разные стороны, развивается параллельными линиями; связь внутренняя, составляющая "основу сцепления", заключается в ситуации, основной ситуации человеческой жизни, которую вскрывает Толстой в самых разных ее проявлениях". Литературовед С. Г. Бочаров определяет ее как "ситуацию кризиса", "распадения прежних условий жизни", в процессе которого человек освобождается от всего случайного, наносного, не существенного и обретает способность остро чувствовать коренные основы жизни, такие ценности ее, которые пребывают вечно и оберегают целостность национального бытия. Эти ценности, хранителем которых являются народ и близкая к нему часть русского дворянства, Толстой видит в духе "простоты, добра и правды". Они пробуждаются в героях "Войны и мира" всякий раз, когда жизнь их выходит из привычных берегов и угрожает им гибелью или душевной катастрофой. Они проявляются и в мирном быту тех дворянских семейств, образ жизни которых близок к народу. В них-то и заключена дорогая Толстому "мысль народная", составляющая душу его романа-эпопеи и сводящая к единству далеко отстоящие друг от друга проявления бытия.
Вспомним, как вернувшийся в отпуск из своего полка Николай Ростов позволил себе расслабиться, бездумно отдаться соблазнам светской жизни и проиграть в карты Долохову значительную часть семейного состояния. Он возвращается домой совершенно потерянный, "повергнутый в пучину" страшного несчастья. Ему странно видеть счаст-ливые, улыбающиеся лица родных, слышать смех и веселые голоса молодежи. "У них все то же! Они ничего не знают! Куда мне деваться?" - думает Николай.
Но вот начинает петь Наташа, и вдруг, только что подавленный и смятенный, Николай Ростов испытывает необыкновенный, радостный подъем всех душевных сил: "Что ж это такое? - подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза.- Что с ней сделалось? Как она поет нынче?" - подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и все в мире сделалось разделенным на три темпа... "Эх, жизнь наша дурацкая! - думал Николай.- Все это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь,- все это вздор... а вот оно - настоящее..."
В Николае всегда присутствовали эти "ростовские" и "русские" черты талантливости, душевной широты и щедрости, которыми сполна наделена его сестра Наташа. Но Николай, как правило, их в себе подавлял, предпочитая жить в полку и подчиняться условным правилам дворянской чести. Однако в минуту потрясения внешние условности спали с души Ростова, как ненужная шелуха, и обнажилась сокровенная глубина ростовской породы, способность жить, подчиняясь внутреннему чувству простоты., добра и правды.
Но ведь чувство, пережитое Николаем Ростовым во время этого личного потрясения, сродни тому, какое пережил Пьер Безухое, отправляясь к Бородинскому полю,- "приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем-то..."
Проигрыш в карты и Бородинское сражение... Казалось бы, что общего может быть между этими разными, несоизмеримыми по масштабам сферами бытия? Но Толстой верен себе, он не отделяет историю от повседневности. "Существует, по Толстому, единая жизнь людей, ее простое и общее содержание, коренная для нее ситуация, которая может раскрыться так же глубоко в событии бытовом и семейном, как и в событии, которое называется историческим",- замечает С. Г. Бочаров.
И вот мы видим, как пожар в Смоленске освещает "оживленно радостные и измученные лица людей". Источник этой "радости" наглядно проступает в поведении купца Ферапонтова. В кризисную для России минуту купец забывает о цели своей повседневной жизни, о богатстве, о накопительстве. Этот "вздор" теперь ему "приятно откинуть" в сравнении с тем общим патриотическим чувством, которое роднит купца со всеми русскими людьми: "Тащи все, ребята!.. Решилась! Расея!.. Сам запалю".
То же самое переживает и Москва накануне сдачи ее неприятелю: "Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться... Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться". Патриотический поступок Наташи Ростовой, перекликающийся с действиями купца Ферапонтова в Смоленске, является утверждением новых отношений между людьми, освобожденных от всего условного и сословного перед лицом общенациональной опасности. Примечательно, что эту возможность духовного объединения на новых демократических основах хранит у Толстого мирный быт семейства Ростовых. Картина охоты в "Войне и мире" как в капле воды отражает основную конфликтную ситуацию романа-эпопеи. Казалось бы, охота - всего лишь развлечение, игра, праздное занятие барчуков. Но под пером Толстого эта "игра" приобретает другой смысл.
Охота - тоже разрыв с привычным, повседневным и yстоявшимся, где люди часто разобщены, где отсутствует объединяющая и одушевляющая всех цель. В буднях жизни граф Илья Андреевич Ростов всегда господин, а его крепостной Данило - всегда послушный слуга своего хозяина. Но страсть к охоте объединяет их друг с другом, и сама неискоренимость этой страсти в душах людей заставляет посмотреть на нее серьезно.
Отечественная война так же переместит ценности жизни. Оказавшийся плохим полководцем государь вынужден будет покинуть армию, а на смену ему придет нелюбимый царем, но угодный народу Кутузов. Война обнаружит человеческую и государственную несостоятельность верхов. Настоящим хозяином положения в стране окажется народ, а подлинно творческой силой истории - народная сила.
"Народ" и "толпа", Наполеон и Кутузов
Толстой спорит в "Войне и мире" с распространенным в России и за рубежом культом выдающейся исторической личности. Этот культ в значительной степени опирался на учение немецкого философа Гегеля. По Гегелю, ближайшими проводниками Мирового Разума, который определяет судьбы народов и государств, являются великие люди, которые первыми угадывают то, что дано понять только им и не дано понять людской массе, пассивному материалу истории. Великие люди у Гегеля всегда опережают свое время, а потому оказы-ваются гениальными одиночками, вынужденными деспотически подчинять себе косное и инертное большинство. Толстой видит в таком учении что-то безбожно-бесчеловечное, в корне противное русскому нравственному идеалу.
У Толстого не исключительная личность, а народная жизнь в целом оказывается наиболее чутким организмом, откликающимся на скрытый смысл исторического движения. Призвание великого человека заключается в умении прислушиваться к воле большинства, к "коллективному субъекту" истории, к народной жизни. Толстому чуждо гегелевское возвышение "великих личностей" над массами, и Наполеон в его глазах - индивидуалист и честолюбец, вынесенный на поверхность исторической жизни темными силами, овладевшими на время сознанием французского народа.
Наполеон - игрушка в руках этих темных сил, и Толстой отказывает ему в величии потому, что "нет величия там, где нет простоты, добра и правды". В художественном мире романа-эпопеи сталкиваются и спорят друг с другом два состояния общей жизни: народ как целостное единство, скрепленное нравственными традициями жизни "миром", и людская толпа, наполовину утратившая человеческий облик, одержимая агрессивными, животными инстинктами. Такой толпой в романе оказывается светская чернь во главе с князем Василием Курагиным. В толпу превращаются и люди из низов в эпизоде зверской расправы с Верещагиным. Такой же воинственно настроенной толпой оказывается в эпоху революционных потрясений значительная часть французского народа.
Народ, по Толстому, превращается в толпу и теряет чувство "простоты, добра и правды", когда он лишается исторической памяти, а значит, и всех культурных, нравственных традиций, которые были выработаны тысячелетиями его истории. "Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению". И по мере того как разлагается народ и формируется утратившая нравственные предания толпа, "приготовляется тот человек, который должен стоять во главе буду-щего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться". Толпе нужен "человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз". И вот он "продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место".
Толстой поэтизирует в "Войне и мире" народ как целостное духовное единство людей, основанное на прочных, вековых культурных традициях, и беспощадно обличает толпу, единство которой держится на агрессивных, индивидуалистических инстинктах. Человек, возглавляющий толпу, лишается у Толстого права считать себя героем. Величие человека определяется глубиною его связей с органической жизнью народа.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11
