Доклад: Федор Михайлович Достоевский
Достоевский очень настороженно отнесся в этой связи и к теории "разумного эгоизма" Чернышевского, сформулированной в статье "Антропологический принцип в философии", а художественно воплощенной в романе "Что делать?". Главной движущей силой общественного развития Чернышевский считал стремление к удовольствию. "Человек любит самого себя", в основе его поступков "лежит та же мысль о собственной личной пользе, личном удовольствии, личном благе, лежит чувство, называемое эгоизмом",- писал Чернышевский. Правда, революционер-демократ делал существенную (*39) оговорку, оптимистически провозглашая, что в природе человека заложен инстинкт общественной солидарности и что "разумный эгоист" получает высшее удовольствие, принося пользу ближнему. Достоевский этого оптимизма не разделял. Ему казалось, что идеи Чернышевского могут быть подхвачены и довольно легко опошлены циниками и подлецами всех мастей. За формулу "нет никакой разницы между пользой и добром" цепляется, например, старый князь Валковский в романе Достоевского "Униженные и оскорбленные": "Все для меня, и весь мир для меня создан... Я наверное знаю, что в основании всех человеческих добродетелей лежит глубочайший эгоизм... Люби самого себя - вот одно правило, которое я признаю. Жизнь - коммерческая сделка". На тех же мотивах, приземляющих и опошляющих теорию Чернышевского, играет циничный буржуазный делец Лужин в "Преступлении и наказании".
Достоевский глубоко убежден, что атеистическое человечество рано или поздно соскользнет на путь индивидуалистического самообожествления, о чем с наглядностью свидетельствует популярная на Западе эгоцентрическая философия Макса Штирнера, изложенная в книге "Единственный и его собственность": "Я сам создаю себе цену и сам назначаю ее... Эгоисту принадлежит весь мир, ибо эгоист не принадлежит и не подчиняется никакой власти в мире... Наслаждение жизнью - вот цель жизни..."
Первое путешествие по Западной Европе в 1862 году еще более укрепило Достоевского в мыслях о том, что, опираясь лишь на силы своего ограниченного разума и обожествляя их, человечество неминуемо движется к катастрофическому концу. "Все собственники или хотят быть собственниками". Рабочие "тоже все в душе собственники: весь идеал их в том, чтоб быть собственниками и накопить как можно больше вещей; такая уж натура. Натура даром не дается. Все это веками взращено и веками воспитано". Провозгласили: "свобода, равенство и братство!" "Свобода. Какая свобода? Одинаковая свобода всем делать все что угодно в пределах закона. Когда можно делать все что угодно? Когда имеешь миллион. Дает ли свобода каждому по миллиону? Нет. Что такое человек без миллиона? Человек без миллиона есть не тот, который делает все что угодно, а тот, с которым делают все что угодно".
Точно так же и братство. Его "сделать нельзя". Оно "само делается, в природе находится". А в природе западной "его в наличности не оказалось, а оказалось начало личное, начало особняка..." Достоевский убежден, что этот безра-(*40)достный итог является кризисом некогда высокой культуры европейского гуманизма, возникшей еще в эпоху Возрождения. Уже тогда мощная энергия обожествившей себя и свои силы человеческой личности посеяла первые семена эгоизма, дающие теперь свои драматические всходы в Западной Европе.
Но Достоевский считает, что состояние цивилизации - явление переходное, равно как и сам человек - это существо недоконченное, недовоплощенное, находящееся в стадии "общегенетического роста". И "если б не указано было человеку в этом его состоянии цели" - "он бы с ума сошел всем человечеством". Однако такой идеал есть - Христос. Даже "ни один атеист, оспоривавший божественное происхождение Христа, не отрицал того, что Он - идеал человечества... В чем закон этого идеала? Возвращение в массу, но свободное и даже не по воле, не по разуму, не по сознанию, а по непосредственному ужасно сильному, непобедимому ощущению, что это ужасно хорошо". "Достигнуть полного могущества сознания и развития, вполне сознать свое я - и отдать это все самовольно для всех... В этой идее есть нечто неотразимо-прекрасное, сладостное, неизбежное и даже необъяснимое" - все отдавая, ничего себе не требовать. "Коли веришь во Христа, то веришь, что и жить будешь вовеки... Говорят, человек разрушается и умирает весь". Но это ложь. "Мы уже потому знаем, что не весь, что человек, как физически рождающий сына, передает ему часть своей личности, так и нравственно оставляет память свою людям (Пожелание вечной памяти на панихидах знаменательно), то есть входит частию своей прежней, жившей на земле личности в будущее развитие человечества. Мы наглядно видим, что память великих развивателей человечества живет между людьми... и даже для человека величайшее счастье походить на них. Значит, часть этих натур входит и плотью и одушевленно в других людей. Христос весь вошел в человечество, и человек стремится преобразиться в я Христа как в свой идеал". Достигая высшей стадии - мировой гармонии,- человек будет все более и более приближаться к богочеловеческому совершенству Христа, а в финале этого пути переродится окончательно. "Мировая гармония" у Достоевского предполагает личное бессмертие и воскрешение всех умерших.
С этих позиций писатель подвергает критике современных социалистов. Социалисты взяли у христианства идею гармонического общежития, устроенного на началах братского единения, но решили достигнуть ее слишком легким, (*41) поверхностным путем. Они поставили нравственное совершенствование общества в прямую зависимость от его экономического строя и тем самым низшую, экономическую область превратили в высшую и господствующую. А потому социалисты не смогли подняться над мещанским, буржуазным мироисповеданием. "Экономическая сила никогда не свяжет,- говорил Достоевский,- свяжет сила нравственная". "На мясе, на экономической идее, на претворении камней в хлебы ничего не основывается". "Разум" или "экономические отношения" - все это лишь частные элементы общечеловеческой жизни, а потому они должны определяться началом нравственным, а не наоборот. Главный "грех" современных социалистических учений Достоевский видел в том, что в области высших духовных интересов они требуют для человека слишком малого. В их теориях переустройства общества недостаточно учитывается противоречивая, "недовоплощенная" натура человека и снимается бремя тяжелого, повседневного труда нравственного совершенствования. Подобно Раскольникову, они "хотят с одной логикой натуру перескочить", не замечая, что "зло" в человеке лежит глубже, чем предполагают "лекаря-социалисты", а добро - выше тех границ, которые их учениями определяются. Только христианство стремится к братству через духовное очищение каждого человека независимо от условий его жизни, вопреки влиянию среды. "Революционная партия,- пишет Достоевский,- тем дурна, что нагремит больше, чем результат стоит, нальет крови гораздо больше, чем стоит вся полученная выгода... Вся эта кровь, которою бредят революционеры, весь этот гвалт и вся эта подземная работа ни к чему не приведут и на их же головы обрушатся".
"Итак, человек стремится на земле к идеалу, противоположному его натуре. Когда человек не исполнил закона стремления к идеалу, то есть не приносил любовью в жертву своего я людям или другому существу, он чувствует страдание и назвал это состояние грехом.- Человек беспрерывно должен чувствовать страдание, которое уравновешивается райским наслаждением исполнения закона, то есть жертвой. Тут-то и равновесие земное. Иначе земля была бы бессмысленна".
Достоевский считает, что высокий христианский идеал уберегла тысячелетняя культура русского народа, враждебная западноевропейскому буржуазному обособлению. Поэтому наша интеллигенция должна вернуться к народу, к "почве" и завершить великое "общее дело" человечества.
Главный вопрос для нынешей России - крестьянский. Его решение повернет развитие человечества от раздробления и обособления к собиранию и объединению. Крестьянская реформа - важнейшее событие русской истории, сопоставимое по своему масштабу с реформами Петра I.
"Этот переворот есть слияние образованности и ее представителей с началом народным и приобщение всего великого русского народа ко всем элементам нашей текущей жизни".
"Почвенническая" программа хочет примирить все враждующие между собой общественные течения, включая западничество и славянофильство. Достоевский пытается снять крайности в их воззрениях: западническое пренебрежение самобытными историческими путями развития России и славянофильскую недооценку плодотворности приобщения ее к достижениям европейской культуры. Реформа Петра была необходимым и важнейшим этапом в европейском просвещении России, но она "слишком дорого стоила: она разъединила нас с народом...". Однако, разойдясь с реформой, народ не пал духом. "Он неоднократно заявлял свою самостоятельность... Он шел в темноте, но энергически держался своей особой дороги. Он вдумывался в себя и в свое положение, пробовал создать себе воззрение, свою философию... После реформы был между ним и нами, сословием образованным, один только случай соединения - двенадцатый год, и мы видели, как народ заявил себя. Мы поняли тогда, что он такое. Беда в том, что нас-то он- не знает и не понимает.
...разъединение оканчивается, петровская реформа... дошла наконец до последних своих пределов. Дальше нельзя идти, да и некуда: нет дороги; она вся пройдена... Мы знаем теперь... что мы не в состоянии втиснуть себя в одну из западных форм жизни, выжитых и выработанных Европою из собственных своих начал... Мы убедились, наконец, что мы тоже отдельная национальность, в высшей степени самобытная, и что наша задача создать себе новую форму, нашу собственную, родную, взятую из почвы нашей, взятую из народного духа и из народных начал..." "Русская идея", которую разрабатывает и формирует Достоевский, не узконациональна - а всечеловечна! "Мы предугадываем,- пишет он,- что характер нашей будущей деятельности должен быть в высшей степени общечеловеческий, что русская идея, может быть, будет синтезом всех тех идей, которые с таким упорством, с таким мужеством развивает Европа в отдельных своих национальностях; что, может быть, все враждебное (*43) в этих идеях найдет свое примирение и развитие в русской народности".
Достоевский понимал, что провозглашенная им программа рассчитана не на одно десятилетие, что предстоит долгий и трудный путь. "Время окончательного соединения оторванного теперь от почвы общества - еще впереди". Когда надежды на гармонический исход крестьянской реформы рухнули, Достоевский еще более укрепился в мысли о тернистых путях к идеалу. Главное внимание он стал уделять драматическим и даже трагическим тупикам, которые подстерегают русского интеллигента в его духовных поисках. "Мировая гармония" даром не дается, переделка человеком несовершенных природы и общества - дело мучительное и устрашающее. Но нет счастья в комфорте: оно приобретается страданием. Когда Н. К. Михайловский упрекнул Достоевского в "жестоком таланте", писатель назвал себя "реалистом в высшем смысле": "...При полном реализме найти в человеке человека. Это русская черта по преимуществу, и в этом смысле я, конечно, народен (ибо направление мое истекает из глубины христианского духа народного)".
Общественная атмосфера конца 60-х годов и ее отражение в идеологическом романе "Преступление и наказание"
С такими мыслями приступал Достоевский к одному из ключевых произведений своего творчества - к роману "Преступление и наказание". Это одна из самых сложных книг в истории мировой литературы. Писатель работал над нею в условиях трудного времени конца 60-х годов, когда Россия вступила в сумеречную, переходную эпоху. Начался спад общественного движения шестидесятников, в стране поднялась волна правительственной реакции: лидеры революционного движения были арестованы, крестьянские бунты подавлены, надежды революционеров-демократов на крестьянскую революцию оказались несостоятельными. "Куда идти? Чего искать? Каких держаться руководящих истин? - задавал тогда тревожный вопрос М. Е. Салтыков-Щедрин.- Старые идеалы сваливаются со своих пьедесталов, а новые не нарождаются... Никто ни во что не верит, а между тем общество продолжает жить и живет в силу каких-то принципов, тех самых принципов, которым оно не верит".
Положение усугублялось тем, что раздиравшие дореформенную Россию социальные противоречия к концу 60-х годов не только не сгладились, но еще более обострились. Половинчатая крестьянская реформа ввергла страну в мучительную ситуацию двойного социального кризиса: незалеченные крепостнические язвы осложнились новыми, буржуазными. (*44) Нарастал распад вековых духовных ценностей, смешались представления о добре и зле, циничный собственник стал героем современности.
В атмосфере идейного бездорожья и социальной расшатанности угрожающе проявились первые симптомы общественной болезни, которая принесет неисчислимые беды человечеству XX века. Достоевский одним из первых в мировой литературе дал ей точный социальный диагноз и суровый нравственный приговор. Вспомним сон Раскольникова накануне его душевного исцеления: "Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу... Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими... Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали".
Что это за "моровая язва" и о каких "трихинах" идет здесь речь? Достоевский видел, как пореформенная ломка, разрушая вековые устои общества, освобождала человеческую индивидуальность от культурных традиций, преданий и авторитетов, от исторической памяти. Личность выпадала из "экологической" системы культуры, теряла самоориентацию и попадала в слепую зависимость от "самоновейшей" науки, от "последних слов" идейной жизни общества. Особенно опасным это было для молодежи из средних и мелких слоев общества. Человек "случайного племени", одинокий юноша-разночинец, брошенный в круговорот общественных страстей, втянутый в идейную борьбу, вступал в крайне болезненные отношения с миром. Не укорененный в народном бытии, лишенный прочной культурной почвы, он оказывался беззащитным перед соблазном власти "недоконченных" идей, сомнительных общественных теорий, которые носились в "газообразном" обществе пореформенной России. Юноша легко становился их рабом, исступленным их служителем, а идеи обретали в его неокрепшей душе деспотическую силу и овладевали его жизнью и судьбой.
Фиксируя трагические проявления новой общественной болезни, Достоевский создал особый роман - идеологический. По замечанию исследователя К.Ф. Корякина, Достоевский "одержим мыслью о том, что идеи вырастают не в книгах, а в умах и сердцах, и что высеиваются они тоже не на бумагу, а в людские души... Достоевский понял, что за внешне привлекательные, математически выверенные (*45) и абсолютно неопровержимые силлогизмы приходится порой расплачиваться кровью, кровью большой и к тому же не своей, чужой".
В основе драматического конфликта романов Достоевского - борьба одержимых идеями людей. Это и столкновение характеров, воплощающих разные идейные принципы, это и мучительная борьба теории с жизнью в душе каждого одержимого человека. Изображение общественной ломки, связанной с развитием буржуазных отношений, Достоевский сочетает с исследованием противоречивых политических взглядов и философских теорий, которые это развитие определяют.
Герой Достоевского - не только непосредственный участник событий, но и человек, идеологически оценивающий происходящее. Бросая идеи в души людей, Достоевский испытывает их человечностью. Романы его не только отражают, но и опережают действительность: они проверяют на судьбах героев жизнеспособность тех идей, которые еще не вошли в практику, не стали "материальной силой". Оперируя "недоконченными", "недовоплощенными" идеями, романист забегает вперед, предвосхищает конфликты, которые станут достоянием общественной жизни XX века. То, что казалось современникам писателя "фантастическим", подтверждалось последующими судьбами человечества. Вот почему Достоевский и по сей день не перестает быть современным писателем как в нашей стране, так и за рубежом.
Теория Раскольникова
Уже с первых страниц романа "Преступление и наказание" главный герой его, студент Петербургского университета Родион Раскольников, погружен в болезненное состояние, порабощен философской идеей-страстью, допускающей "кровь по совести". Наблюдая русскую жизнь, размышляя над отечественной и мировой историей, Раскольников решил, что исторический прогресс и всякое развитие осуществляются за счет чьих-то страданий, жертв и даже крови, что все человечество подразделяется на две категории. Есть люди, безропотно принимающие любой порядок вещей,- "твари дрожащие", и есть люди, нарушающие моральные нормы и общественный порядок, принятый большинством,- "сильные мира сего". Великие личности, "творцы истории", Ликург, Магомет, Наполеон, не останавливаются перед жертвами, насилиями, кровью ради осуществления своих идей. Развитие общества совершается за счет попрания "тварей дрожащих" наполеонами.
