Реферат: Зарождение русско-китайских отношений
Да после того ж музыка почала играть крепко, а играет с турского переводу потихоньку, и бубны также бьют. И опять почал тот же человек кричать зычно, а стоит на леснице. А говорил: востаните! И тогда с обоих стран встали и вышли с 50 мандарыни ис тех, которые сидели выше нас, также и з другой стороны. И прошли те вышеписанные синие камешки с 4 и стали меж тех камешков среди площади против места ханова и полат. И как стали... там, опять тот же человек кричал: преклоните колени! И они встали на колени все вдруг. И опять кричал: поклоните главы свои до земли! И поклонились потихоньку до земли, подпираясь обеими руками на землю, и опять потихоньку подымали главы з земли, бутто у нас женской пол кланяется. И опять кричал: поклонитесь! И опять поклонились. И в третий опять кричал, и поклонились. И опять кричал: востаните! И они встали и стояли немного на ногах. И опять кричал по-прежнему, а также на колени пали и трижды поклонились. И то учинили на трех статьях, трижды пали на колени и девятья поклонились головами до земли, и те 9 поклонов держали с четверть часа. А нам то учинили вместо образца, чтоб видели, как поклоняютца, чтоб и мы потому ж поклонились[53].
И посланник спрашивал у езуита, какие они люди? И он сказал, что де нынешней хан пожаловал их в мандарыни. И подождав немного, пришли 2 мандарыни и говорили... езуиту, что с посланником пора итить к поклону. И так они двое наперед шли, а за ними шел посланник с езуитом, а за посланником шли дворяне и прочие люди. И стояли в четырех редах. И как пришли на то место, где прежние мандарыни поклонились, стали, а те 2 и езуит стояли от нас отдале. И опять почали плетьми хлопать трижды по трижды, и музыка также играть и в колокол и в бубен бить, и тот человек учал кричать, чтоб и мы поклонились. И посланник стал кланятца скоро и не до земли, а те 2 стали езуиту говорить, чтоб езуит сказал посланнику, чтоб поклонился до земли и не скоро, как прежние их мандарыни поклонились...»[54]
Тут уместно будет прервать на минуту рассказ Спафария и особо отметить маленькую хитрость, к которой прибег русский посланник, чтобы не слиться с толпой «богдыхановых холопов». Хитрость эта состояла в том, чтобы торопливо и как бы небрежно отбивать предписанные этикетом поклоны. Уловка Спафария была замечена дворцовыми распорядителями церемоний, потребовавшими от него строгого соблюдения ритуала. Но не тут-то было: русский посол довольно дерзко сослался на отсутствие у него нужного навыка.
«И посланник говорил, что те холопи бугдыхановы и умеют поклонитесь, а мы бугдыхану не холопи и кланеемся, как знаем. А тот человек, который кричал и видел, что посланник скоро кланяетца, и он стал також де спешно кричать. И так и посланник с своими людьми на три статьи поклонился, только не очень до земли и скоро. И после того поклону опять взяли те два и езуит посланника и людей ево и привели на то ж место, где сидели, а от того места где кланялись хану до ево места было сажен с сорок. И от того места не видит ни хана, ни места ево, потому что полата высокая, а место где кланяютца низкое, только видитца, что дверь отворена в полату, а место ево зделано среди полаты, и для того и не видитца.
И как посланник возвратился от поклону, пришол один ближней человек сверху, и взяли одного посланника и езуита, и велели взять толмачю подушку. И тот ближней человек велел посланнику итить скоро для того, что у них обычай таков, как хан зовет, и они идут к хану скоро бегом. И посланник говорил, что ему бежать не за обычай, и шол к хану потихоньку. И как пришли к полатам, и там лесница мраморная боковая и ступени мраморные ж, и вышел вверх ступеней з 20. И взяли посланника от край лесницы, и шол сажен с 8, и пришол против ханского места вон ис полаты при дверей, и там сел алихамба боярин Посольского приказу, и при нем сидел и иной честной человек, и при них учинили и посланнику место. И как посланник пришол к месту, велели поклонитца до земли однижды и велели толмачю класть подушку суконную, и сел, поджав ноги турским обычаем. И посланник однижды поклонился и сел на подушку. И от того места, где посадили посланника, до места ханского и до хана было сажен с 8 и мочно было хана гораздо видеть. А платье было на посланнике — шуба соболья под золотою объярью. И сидел посланник пред ханом не прямо, только боковым обычаем, потому что та полата к леснице вся отворена.
А стоит полата на столбах деревянных великая, а меж тех столбов учинены завесы... по турскому обычаю, и те завесы, как бывает хан, отпускают, а как хана нет, и те завесы подымают, и тогда поднето было все и в полате видно было гораздо. А ханское место вышиною от земли с сажень, а делано место из дерева и позолочено осмероугольное, и вверху покрыто покровом золоченым. А место самое великое и широкое, а всход на место тремя лесница-ми, и те лесницы позолоченые. А хан сидел среди места, человек молод и на лицо щедроват, а сказывают подлинно, что ему 23 года. А в полате по обеим странам сидели братья ево и племянники от места и до самых дверей на земле, а сели на войлоках белых, а войлоки самые белые и тонкие.
И как посланник пришол, учали роздавать хановым братьям и племянником и всем ближним чай. А подают ближние ево люди молодые, и те ево ближние носят на головах по одному перу павлиную. А чай роздавали в чашках жолтых деревянных больших. А чай был варен с маслом и с молоком,., а чай подносили татарской, а не китайской. А все, как принели чашки, поклонились до земли на левую руку, а в правой держали чашки, и опять сели на место и пили. И как выпили, опять поклонились до земли, и чашки ближние люди собрали. А музика играла умильно и человек тот кричал. А около крыльца зубцы мраморные и были великие посуды медные, и в тех посудах кладены многие духи розные; да и часы мраморные вверху солнечные были ж. И розных чинов мандарыни и иные сидели, а иные по крыльцу стояли. И после питья чая перестала музыка и человек кричать накрепко, и алихамба посланнику сказал, чтоб встал. И они все встали ж, и хан сшел с места своего, и пошол около места ис полаты вон...
И посланник пошол к своим, и сказали, что чай и им подносили, и как чай подносили, велели поклонитца, и они поклонились потому ж. А те китайцы скинули платья, и всякой взял свое простое, и стали слонов отводить и кореты отвозить и кони. А во всех площадях хотя было многолюдство великое, однако ж де меж ими было великое молчание и тихость, а после того было и смущение. А к посланнику приходили многие хановы сродники и ближние, и смотрели на посланнике шубы золотые и соболей, а также и у всех, что с посланником были, смотрели сукна и нашивок. И насилу меж ими прошли и пришли к воротам, где стояли с коньми, и на кони сели и приехали на тот же худой немецкой посольской двор»[55].
Вот так посол русского государства впервые побывал на аудиенции у богдыхана, ухитрившись и тут выказать свою гордость: кланялся он хоть и по китайскому чину, а все-таки быстрее, чем это делали китайские чиновники, и не касался лбом земли. А что же дальше? А дальше опять потекла однообразная, блеклая жизнь среди голых стен казенного подворья. Только после настойчивых протестов Спафария русским разрешили выходить на прогулки в сопровождении китайской охраны. Но что за прогулка под конвоем! Вот и вольные сибирские казаки, недовольные чинимыми им утеснениями, то и дело набрасывались с бранью на сопровождавших их солдат, а, случалось, и били их. Но, конечно, было между русскими и китайцами и здоровое любопытство, желание получше узнать, как живут люди в дальних странах. Даже асканьи-амбань, отбросив свою вельможную спесь, расспрашивал Спафария о христианских «монархах» и «философах», о русских живописцах и мастерах сафьяна. Однажды люди из свиты богдыхана взяли у Спафария образцы русских денег, в другой раз они забрали у него голландскую книгу с описанием путешествия в Китай и даже выпросили на один день его любимую саблю, оправленную золотом. По обычаю, придворный живописец написал портрет русского посла в парадном одеянии. Асканьи-амбань поведал во дворце, что русские — отличные пловцы, и богдыхан пожелал лично увидеть, как пришельцы с севера плавают и ныряют. Спафарий несколько раз посылал во дворец лучших пловцов из своего посольства. Те демонстрировали свое искусство в большом пруду, расположенном в парке летнего дворца. Придворные сановники смотрели на них с берега, а богдыхан — из позолоченной закрытой лодки.
В Пекине Спафарий близко сошелся с миссионерами-иезуитами. Это знакомство оказалось для него чрезвычайно полезным, поскольку иезуиты хорошо знали быт пекинского двора, да к тому же обладали во дворце немалым влиянием. Особенно ценные услуги Спафарию оказывал Фердинанд Вербист, доверенный советник государя. Вербист сообщал Спафарию о многих важных решениях, принимавшихся императором и его ближайшим окружением. Он же рассказывал ему об обстановке в цинском государстве, об истории и культуре Китая. По просьбе Вербиста Спафарий передал ему икону Михаила Архангела для католической церкви в Пекине. Иезуиты надеялись, что православная икона привлечет в их храм русских пленников и перебежчиков, осевших в китайской столице.
Люди Спафария привезли в Пекин немало традиционных русских товаров — пушнину, сукно, рыбью кость и проч., надеясь с выгодой продать их в Китае. Торговля, однако, шла туго из-за противодействия цинских властей: воины, приставленные к иностранному подворью, попросту отбирали у китайских купцов товары, приобретенные у русских. Никакие протесты и уговоры не помогали. В конце концов, русские вынуждены были задешево распродать свои богатства самим чиновникам. Не лучше обстояло дело и с покупкой китайских товаров: иностранцы имели право приобретать китайские вещи лишь в одной лавке, доход от которой, как оказалось, шел в казну богдыхана.
Между тем Спафарий не скрывал своего недовольства официальной аудиенцией во дворце. Как же так: был на приеме у богды-хана и даже толком его не рассмотрел, не говоря уж о том, чтобы обратиться к нему со словами приветствия, расспросить о здоровье. Асканьи-амбань все обещал устроить еще один прием у богдыхана, на сей раз специально в честь русского посланника, но Спафарий, уже хорошо зная цену словам своего «аскамьяна», не очень-то ему верил. Но, видно, и китайские чиновники иногда говорят правду! Однажды утром к посольскому двору приехали в паланкинах два ближних евнуха богдыхана и просидели перед воротами до полудня, когда гонец от императора, наконец, дал знать, что пора ехать во дворец. Спафария вновь привели к тронному залу дворца, где к нему присоединился его старый знакомый асканьи-амбань. Затем посол и его китайские провожатые поднялись по выложенной из белого мрамора лестнице в тронный зал, пересекли его и вышли на заднее крыльцо, откуда открылся прекрасный вид на императорский парк, где цвели фруктовые деревья, возвышались искусственные горки из камней, утопали в зелени изящные беседки, журчали ручьи, и ветер разносил ароматы цветов. Богдыхан находился в одном из павильонов парка. Перед входом в павильон асканьи-амбань дал знак Спафарию остановиться и велел ему отбить девять земных поклонов, чтобы должным образом приветствовать державного владыку. На сей раз, Спафарий безропотно выполнил указание своего китайского церемониймейстера — он знал, что без этих поклонов богдыхана ему не видать, да и прием был как бы неофициальный, ни к чему не обязывающий. Когда русский посланник, наконец, переступил порог павильона, глазам его открылась необыкновенная картина: внутри было полным-полно знатных вельмож в парчовых халатах, расшитых разноцветными узорами, и в шапках, украшенных павлиньими перьями. В противоположном конце зала стоял, сверкая позолотой, высокий трон, украшенный фигурами извивающихся драконов. А на троне, на большой атласной подушке, сидел богдыхан, одетый в черный халат с вышитым на нем золотом изображением дракона. На голове у богдыхана была шапка с большой жемчужиной, на шее — жемчужное ожерелье. На его худом лице выделялись тонкие черные усики. По обе стороны от трона стояли ближние советники государя, за ними — телохранители с копьями, украшенными лошадиными и барсовыми хвостами. Спафарию указали его место рядом с государевыми советниками, положили перед ним подушку из красного атласа, велели опуститься на колени. Богдыхан что-то тихо сказал своему ближайшему советнику, тот передал слова богдыхана отцу Вербисту, выполнявшему на этой аудиенции обязанности толмача.
— Как здоровье русского царя? Сколько ему исполнилось годов? Давно ли начал он царствовать? — спросил Вербист Спафария.
Получив соответствующие ответы, Вербист и советник богдыхана с теми же церемониями передали их богдыхану. Затем они вернулись обратно и предложили русскому послу новые вопросы:
«Сколько уважаемому посланнику лет? Богдыхан слышал о том, что уважаемый посланник сведущ в науках и велел спросить, учился ли он науке чисел?»[56]
Спафарий отвечал, что ему сорок лет и что науке чисел, прозываемой в Европе математикой, он тоже обучался.
Получив ответы на эти вопросы, богдыхан, по-видимому, сполна удовлетворил свое любопытство, и на том беседа закончилась. Начался обед. Два прислужника поставили перед богдыханом столик с золотыми блюдами. Такие же столики поставили и перед каждым сановником в зале. Все участники трапезы опустились на колени и отвесили богдыхану земной поклон. Богдыхан начал есть первым, за ним последовали остальные. Во время обеда богдыхан в знак благосклонности угощал своих советников разными кушаньями. Спафарий получил в дар четыре блюда: персидские яблоки, конфеты, арбуз и дыню. Каждый, получивший блюдо, должен был принять его обеими руками и в благодарность отвесить государю земной поклон. После обеда стали разносить вино (Спафарий узнал потом, что его готовили для императорского двора иезуиты, жившие в Пекине). Первую чарку поднесли богдыхану, и тот, соблюдая этикет, передал ее русскому послу. После вина вынесли непременный чай с молоком в деревянной посуде. Так прошла вторая и, как уже стало ясно, последняя аудиенция Спафария у богдыхана.
Вскоре после обеда у богдыхана на посольский двор привезли подарки цинского императора «белому царю»: серебряные слитки, несколько кусков лучшего шелка, шкуры барса и тигра, богато украшенное седло, четыре корзинки чаю, а для самого посланники — шелковый халат с изображением дракона, шапку, пояс с пряжкой, седло, отрезы материи. Вручение богдыхановых подарков тоже не обошлось без инцидентов: китайцы требовали, чтобы Спафарий принял их, стоя на коленях, чего русский посол делать, вовсе не собирался; кроме того, подарков оказалось значительно меньше, чем значилось по описи. Не было никаких сомнений, что пекинский двор не собирался устанавливать дружеские отношения с Россией. Не было возможности договориться и о посылке грамоты от императора Канси к московскому царю: Спафарий считал принятые в китайских грамотах обращения к правителям других стран оскорбительными для своего государя, а китайцы, конечно, не желали отступать от своих тысячелетних традиций. Советники богдыхана представили ему доклад, в котором рассудили так:
«Достойно похвалы, что белый царь, ища просвещения нашего августейшего владыки, направил своего посла, велев ему доставить в дань местные произведения. Однако посол Николай, плохо знает церемонии и отличается упрямством. Судя по его словам и манерам, он не желает покориться законам нашего великого государства. Поскольку его государь с хорошими намерениями доставил в дань плоды местных производств, и мы их приняли, невозможно отменить награды. Мы желаем, раздавши награды, объяснить на словах всем прибывшим с Николаем, что не отправляем указа вследствие его незнания церемоний и упрямства, а засим, объявить следующее: поступайте согласно законам Срединного царства, и тогда пусть по-прежнему являются послы и торговые люди. В противном случае прибытие послов напрасно»[57].
Развязка наступила неожиданно: однажды в иностранное подворье приехал один из ближних советников богдыхана и, не изменяя изысканной китайской вежливости, объявил, что посольство «белого царя» должно немедленно покинуть императорскую столицу. Оспаривать приговор было бесполезно. В тот же день посольство спешно покинуло Пекин.
Всего лишь за месяц с небольшим Спафарий и его люди вернулись знакомой дорогой в пограничный городок Наун, где их даже не пустили ночевать в дома. Путешественникам пришлось разбивать лагерь в открытом поле. Не без труда посольский караван преодолел пустынную заснеженную степь, разделявшую маньчжурские и русские владения. Зиму Спафарий и его спутники провели в Селенгинском остроге, а весной следующего года прибыли в Енисейск. На том посольская миссия Спафария и закончилась.
