Реферат: Зарождение русско-китайских отношений
Но Федору Байкову и его товарищам не довелось взглянуть на китайского богдыхана даже издали. В сентябре 1656 г. им пришлось покинуть Пекин, захватив с собой подарки, которые они привезли богдыхану от московского царя. И хотя, уже выехав из Пекина, Байков заявил китайцам, что готов принять их условия, ему все-таки было отказано в приеме: видно, богдыхановы церемониймейстеры уже не имели доверия к несговорчивому «даннику». Вот так неудачно закончилось первое официальное посольство из России в Китай.
2§ Николай Спафария.
Неудача посольства Байкова, конечно, не могла воспрепятствовать дальнейшему сближению русских с подданными цинской империи. В 60-х годах продолжалось заселение Приамурья русскими людьми, которые доставляли все больше хлопот местным маньчжурским военачальникам. Последние довольно быстро убедились, что одной военной силой с выходцами из далекой западной Московии им не сладить. Один из цинских чиновников писал в те годы о русских: «оружие их весьма страшно, они храбры, как тигры, и очень искусны в стрелянии из ружей»[47]. Мало-помалу дипломатические переговоры стали обычным делом в сношениях пограничных властей Китая и России. В 1670 г. сам император Канси, новый правитель цинской империи, отправил царю Алексею Михайловичу грамоту с предложением установить дружественные посольские и торговые отношения. В ответ русское правительство направило в Пекин новое посольство. Во главе его был поставлен Николай Спафарий (Спатарь Милеску), бывший советник молдавского господаря, который в 1672 г. приехал в Москву и поступил на службу в Посольский приказ «переводчиком еллинского, греческого, латинского и волосского языков»[48]. Человек широко образованный и одаренный, Спафарий был, без сомнения, превосходной кандидатурой на должность главы дипломатической миссии. Русское правительство поручило ему добиться установления мирной торговли с Китаем и требовать присылки в Москву «природного китайца», который привез бы в подарок русскому царю драгоценные камни и дорогие шелка. Кроме того, в «Наказной памяти» Посольского приказа Спафарию вменялось в обязанность предпринять в Китае следующее:
«Буде обыщутца лекарства и корени, которых в Московском государстве нет, а от всех болезней они вящее, и им тех лекарств и корени купить на опыт сколько мочно.
Также есть ли в Китаях семена огородные или звери небольшие и птицы, от которых в Российском государстве чаять быти плоду, и того потому ж купя вывести, сколько мочно.
Быде обыщутца в Китайском государстве самые художные мастеры каменных мостов, и им тех мастеров приговорити в службу великого государя на время, и естьли об них хан поволит, и их к Москве вывесть с собою»[49].
Разумеется, и Спафарий вез богдыхану несколько коробов с дорогими подарками: редкие меха и сукна, зеркала и часы, янтарь и прочие диковинные для китайцев предметы.
В мае 1675 года Спафарий выехал из Тобольска, держа путь на юго-восток, а через семь месяцев русское посольство добралось до маньчжурского пограничного города Науна. Губернатор Науна в сопровождении двухсот воинов лично выехал встречать русского посла за ворота крепости. В свою очередь и Спафарий, отвечая на любезность любезностью, вышел к китайцам из своего лагеря и пригласил губернатора в свою дорожную юрту. Состоялась, говоря языком дипломатов, «теплая, дружественная беседа». Увидев грамоту, посланную императором Канси русскому царю, китайцы несколько успокоились и выделили русскому посольству надлежащее число повозок и коней, а также приличествующую официальной миссии охрану.
Больше месяца провел Спафарий в пограничном китайском городке, дожидаясь прибытия из Пекина чиновников, ведавших приемом иностранных посольств. Наконец, приехал заместитель главы дворцового Ведомства Церемоний, носивший у маньчжур звание асканьи-амбань (Спафарий именует его просто асканьямом). Тут же случился первый дипломатический инцидент: и Спафарий, и асканьи-амбань наотрез отказались первыми навестить своего визави по переговорам. В конце концов, Спафарий согласился встретиться с полномочным представителем богдыхана в отдельной юрте, выговорив себе право войти в нее первым. На встрече асканьи-амбань без долгих слов объявил, что богдыхан поручил ему распечатать и прочесть грамоту русского царя, а если русский посол откажется эту грамоту ему передать, с ним поступят так же, как с Байковым. Спафарий ответил пространной речью, в которой сравнил русского царя с солнцем, а остальных государей — с «великими звездами», и, как солнце посылает свои лучи всему сущему в мире, так и русский царь распространяет вокруг себя любовь и дружбу. И вообще, продолжал Спафарий, «хоть все государства собирешь вместе и еще к тому иные многие прибавишь, а не зделаешь такого великого государства, что наш великий государь, его царское величество, божиею милостью са-модержно владеет». В Москве, сказал далее русский посол, не нашлось человека, который мог бы прочесть грамоту цинского владыки, но московский царь был уверен, что богдыхан, как «славный государь», не может в ней ничего написать, кроме слов дружбы и любви, а потому и выслал ответное посольство с такой же «любительной грамотой». Негоже теперь эту грамоту силой отбирать. А впрочем, заявил под конец русский посол, «с посольством послано много служилых людей, и они будут царские грамоты защищать, не щадя жизни»[50].
Все же маньчжурские власти крепко сомневались в искренности дружественных деклараций русского царя. Асканьи-амбань завел речь о набегах русских казаков на владения маньчжур и пригрозил, что будет «собирати войско, сколько мочно, великое и итить под Нерчинской и Албазинской остроги и их до основания разорить, потому что ведаем, по скольку человек живет в них». Но и на угрозы у Спафария был готов твердый ответ: «Мы войною не хвалимся, — заявил он своему маньчжурскому визави, — а и бою вашего не боимся ж. Наш великий государь не желает войны и ссоры. А как бы приказал мне мое царское величество объявить вам войну, я бы давно вам объявил. А про Нерчинский и про Ал-базинский говоришь, что в них мало людей, так это потому мало, что больши не надобно того, а как будет надобно, есть у великого государя великое множество рати, что в год мочно наполнитца по всему Амуру...»[51]
Еще два месяца тянулись без особого успеха переговоры Спафария с асканьи-амбанем. Потом месяц прошел в ожидании согласия пекинского двора принять посольство. Наконец, все формальности были улажены, и 17 апреля члены посольства в сопровождении большого маньчжурского отряда двинулись на юг, держа путь на столицу Великой Цин. За месяц они пересекли Маньчжурскую равнину и вышли к Великой китайской стене, тянувшейся от одного края небес к другому, то взбегая на гребни гор, то теряясь из виду в ущельях. У ворот стены, охраняемой караулом, посольство встретил начальник местного гарнизона, переписавший всех русских и даже их военное снаряжение. Китайцы пояснили, что древние обычаи их царства требовали вести учет не только всех иностранцев, въезжавших в пределы Срединной страны, но и всего имевшегося при них оружия, дабы при возвращении на родину они не унесли ничего лишнего. Далее русских провели еще через двое ворот, окованных железом, и отправили ночевать на казенный постоялый двор, строго запретив самовольно покидать его.
Так встретил своих российских гостей Китай — страна, отгородившаяся от остального мира тысячеверстной стеной.
Русское посольство разместили на подворье дворцового Ведомства Церемоний — том самом, где жили и первые иезуиты, и прежние русские послы. Вид подворья произвел на гостей из России удручающее впечатление: закопченные, обветшавшие здания с прохудившимися крышами, пустынные дворы без единого кустика, высокая наружная стена и глухие ворота, охраняемые стражей. И в довершение всего — полный запрет на выход в город. «На посольском дворе, — писал Спафарий, — садов и иных каких диковин нет и место самое кручинное, будто тюрьма»[52]. В таком унылом месте Спафарию и его товарищам предстояло жить во все время их пребывания при дворе богдыхана.
Снова потянулись изнурительные переговоры-препирательства с асканьи-амбанем о протоколе приема русских послов: Спафарий настаивал на том, чтобы ему разрешили лично вручить царскую грамоту богдыхану, асканьи-амбань столь же решительно отвечал отказом, ссылаясь на обычай своего государства. Если русский посланник будет упорствовать в своих притязаниях, добавлял он, его постигнет участь Федора Байкова, высланного из Пекина без аудиенции у императора. Спафарий хорошо понимал, что китайцы в этом пункте протокола на уступки не пойдут, и потому с самого начала был готов (а, может быть, даже имел негласное предписание) принять их условия. Но и отказаться от своих требований, не торгуясь, означало бы уронить достоинство своей державы. Лишь по прошествии месяца, когда китайцы стали терять терпение и уже были готовы выслать русских обратно, он принял компромиссное предложение асканьи-амбаня: русский посол должен был передать грамоту во дворце сановнику высшего ранга в присутствии племянника императора. При этом Спафарий не забыл попросить, чтобы богдыхан в момент передачи грамоты находился где-нибудь поблизости — скажем, за занавеской или ширмой, — чтобы можно было ощутить его августейшее присутствие.
В назначенный день члены посольства отнесли подарки русского царя в назначенное место, где дары внимательно осмотрели китайский чиновник Ведомства Церемоний. Китайцы похвалили лошадей, но остались недовольны соболями и лисицами. Самому же императору русские дары понравились, и он даже приказал людям из свиты узнать, нет ли у русского посла еще каких-нибудь «редких потех». На следующий же день, приходившийся на полнолуние, — «счастливое» время по китайскому календарю — был назначен и торжественный прием русского посольства во дворце. Этот прием Спафарий подробно описал в своем посольском отчете.
За час до рассвета, сообщает Спафарий, русских послов привезли к дворцу, провели «через три вороты и три стены» во внутренний двор, усадили там, на ковры и велели ждать. «И мы, — продолжает Спафарий, — сидели там с полчаса. И на зоре пред солнечным всходом пришли и говорили, что итить время. А в той площади, где великого государя грамоты положили и сидели, и тут устроена была у них стойка, и стояли 7 слонов, и 3 слона стояли на левой стороне, а 4 на правой. А на тех, которые стояли на правой стороне, зделаны на них чердаки только на трех, и те чердаки круглые позолоченые. А в тех чердаках седятца человека по 4 и по 6-ти и на боях бьютца ж. А слоны самые великие. А слонов было еще на подворье больше 50, и видели наши люди и сказывали, что самые великие и свирепые. А на тех, которые были на левой стороне, на двух места круглые позолоченые, а сидеть в них нельзе для того, что только зделано для красы, а 2 стояли порозжие, а люди сидели на них, на шеях. И на обеих сторонах стояли 4 колесницы, бутто кореты круглые, бугдыхановы позолоченые великие. И те кореты, когда хан сидит, носят по 60 человек, а иногда слонов впрегают. А на слонах узды великие широкие позолочены с каменьем, и не знаем сребро позолочено или медь. Да в тех кореты впрегают по 6 коней белые. Да на той же площади, не доходя до слонов, стояло бубнов на обеих сторонах с 30, и те бубны подобием бутто литавры, и конец нижней вострой, а вверху широко и кругло, а покрыты жолтым ж, да тут же было немного и знамен жолтых ж. А вели сквозь четвертые ворота, боковые с левые стороны, которые зделаны кривы. А как те ворота прошли, тотчас за нами затворили. А китайские мандарыни шли в ворота с правые стороны. А средние ворота затворены по вся дни, только отворяютца, как хан куды поедет. А против тех всех ворот средних выслано каменьем мраморным белым, а над теми воротами построена полата великая. А по сторонам той полаты зделаны 2 полаты меньши той. А меж той большой и меньших висят на одной стороне колокол, а бьют молотом деревянным, а на другой стороне бубен великой. А на тех полатах зделаны маковицы позлаченые, и полаты гораздо высоки, а полаты кирпичные красные. А кровли учинены на столбах деревянных великих и выкрашены красками и росцвечены золотом, также и решотки выписаны красками и золотом. И от первых ворот до того места 300 сажен. А полаты крыты черепом (т.е. черепицей) жолтым. И прошед те ворота, пришли на небольшую площадь, а среди той площади переходили реку по мосту. А на той реке против тех ворот 3 моста... каменные мраморные, а забралы на мостах каменные мраморные ж вырезаные белые, а мосты деланы затейчиво связьми железными. А 2 моста зделаны еще по сторонам таким же подобием. А у реки береги выкладены до самые земли каменьем белым диким. А не доходя той реки, учинен столб каменной мраморной вышиною в пол 2 сажени, и на том столбу зделаны часы солнечные из мраморного ж каменю, а делал те часы езуит Адам Шал. А от той реки пришли опять к воротам. А круг площади по сторонам стоят по 2 полаты меньши тех, которые стоят на воротах, а дело все одним подобием. А по обеим сторонам везде видится сады и древеса великие, также к тем садам есть на обех странах ворота. И как прошли от реки великую полату, и в том месте стоят на караулех с сайдаками, и висит на стороне по 8 луков, и копья есть ж. И как прошли тое полату, объявились пятые ж ворота, только зделаны выше прежних ворот. И здесь опять пришли в ворота с левой стороны. А как прошли ворота, пришли на площадь, и та площадь словет площадь престола ханского, потому что на край площади зделана полата великая, и в той полате престол ханской, и сидит в той полате хан, как ему поклоняютца. И как пришли на ту площадь, и солнце уже взошло. И только вышли из ворот и видели, что на той площади сидят мандарыни, а сидят всякой по чину своем, и тем на конце всех их недалеко от ворот на левой стороне зделано место. И велели сесть по чину на землю по их обычаю после их всех, потому что служилых людей не пустили, а пустили только до четвертых ворот, где великого государя грамоты принели, а выбрали только 20 человек без посланника дворян, да подьячих, да попа и детей боярских и посольских немногих людей. И там велели сидеть, покамест время будет к поклону итить. А около той площади было 6 полат, одна на тех воротах, где мы прошли, а четыре по обеим странам, по 2 на стороне, а шестая полата, где ханово место... И по обеим сторонам к той полате переходы и на переходах решотки позлачены. А к той полате зделаны лесницы мраморные многие, а ступени такие ж мраморные, и около лесницы забралы мраморные ж. А те лесницы деланы великим художеством, что издали смотрит зело красиво. А среди той площади от ханских ворот, как идет от той полаты к ханову месту, есть дорога, выслана белым каменем мраморным, и по той дороге, кроме хана, ни хто не ходит. А по обоим странам той дороги положены рядом каменья синие вырезаные, вышиною пяди по 2, а шириною по пол 2 пяди, а кладены в 3 ряда, а положены один от одного по полусажени. И идут те каменья до самые лесницы бугдыхановы к той полате, где ханово место. Да по обоим странам той дороги стояли люди с платьем таким же, как и у слонов, а держали в руках знамена, и на обоих странах розными цветы по 48 знамен. А на тех знаменах писано золотом китайским письмом, а на верху у знамен учинены копья, а ниже... копья вместо шолку волосы лошадиные крашеные. Да опричь тех знамен держали вырезаны из дерева, по 25 на стороне, и всего на обеих сторонах было вырезаных 50. А за ними стояли по обеим странам по 5 коней белых с седлами желтыми. А за коньми стояли подле лесницы в жолтых платьях человек с 30. А за ними по край лесницы по обе стороны стояли солнечники жолтые. А за теми стояли по обе ж стороны человек по 20 до полатного крыльца, не доходя до дверей, а платья на них камка вишневая, а прошиваны золотом.
И ожидая там, пришел к посланнику езуит и говорил, что послали ево... сверху, чтоб он был с посланником и научил бы, как поклонитесь, и до тех мест велели ему быть, покамест скончитца, а хану поклоняютца на всякой месяц по трижды в новое, как на-родитца, да в 15 день, и по 5 в третей в 25 день. И приходили иные ближние люди и смотрили на посланнике платья, также и на всех, которые тут были, смотрили ж.
И будучи там сказали, чтоб встали, а не сказали для чего. И посланник спрашивал у заргучея: для чего встать? И он говорил, что идет брат бугдыханов большей. Да и все мандарыни встали ж. И посланник тотчас после того сел, также велел людем своим сесть, и говорил заргучею, что он царского величества посланник не послан к брату, а послан к самому бугдыхану и должен бугдыханово величество почитать, а не брата ево. И сидели там с полчаса, и после того услышали звон колокольной того, которой писан назади, и в бубен. И сказал езуит, что уже хан в полату пришол. И мандарыни все встали, также велели встать и посланнику. И после того встала и музыка играть в той полате, где хан сидит, и в той, которую прошли. И после того на крыльце стал человек тотчас кричать зычно по-китайски незнаемо что. И после того учали хлопать плетьми трижды по трижды. И посланник у езуита спрашивал: для чего так плетьми хлопают? И он сказал, что де изстари у них, татаров, тот обычай, и нихто не знает, для чего они так хлопают.
