Курсовая работа: Словари жаргона как слепок эпохи
Курсовая работа: Словари жаргона как слепок эпохи
В. В. Шаповал
...В которых отразился век,
И современный человек
Изображен довольно верно...
(2000)
Как по-разному мы говорим
Язык существует в виде бесчисленного ряда вариантов. Их можно назвать стилистическими регистрами. Звучит несколько музыкально, но суть дела отражает. Несомненно, и читатель, если он родился и вырос здесь, почти подсознательно различает по речи москвича и южанина, гуманитария и технаря, артистку или официантку, подростка, в доме которого читают книги, и студентку, которая книжек не читает. Одновременно с оценкой речи происходит и уточнение общественного статуса собеседника и социальной дистанции между ним и вами. От этого трудно отказаться, эта оценка - часть нашего повседневного автоматического опыта. Но я предлагаю забыть на время про иерархию и задуматься только о том особом словесном материале, который идет в ход, подбирается и используется, чтобы обозначить различия между стилистическими регистрами речи во всей их широте и разнообразии. Проблема описания этой специфической лексики долгое время была почти вне закона. Высокая наука ориентировалась на узко понимаемую литературную норму. А диалектизмы и жаргонизмы допускались в литературную речь в диетических количествах, да и то лишь те, которые благословлены мастерами культуры и вошли в авторитетные литературные контексты.
С конца 1980-х на телевиденье и радио заговорили без бумажки, на митингах и на страницах печатных СМИ, а потом и в художественной литературе, посвященной современности, герои стали выражаться так, как в жизни. И даже немного красивее. Этим определяется и наш сегодняшний интерес к жаргону, арго, сленгу. (Для обозначения специфической части словаря разных социальных групп используются три эти термина, различия между ними понимаются по-разному, но во всяком случае не носят абсолютного характера.) Этот интерес проявился в том особом общественном внимании, которое сопровождало проникновение жаргонных словечек в речь СМИ. Репортеры распоясались. Деятели культуры выражали по этому поводу законную обеспокоенность. Многие связывали рост интереса к жаргонам, в первую очередь - к криминальному, с социальными изменениями в обществе. Но лингвист, при всей тревоге за будущее культуры, и в сегодняшней нашей ситуации видит повторение истории, еще один раунд демократизации господствующей нормы. Это постоянный, хотя и не равномерный процесс. Позволю себе пример. У Чехова несколько раз можно встретить выражение сквозной ветер. А в ответ на наше привычное (а для него дворницкое) сквозняк, он, наверняка, поморщился бы. И это наверняка тогда многим было известно, но как шулерское слово, которое обозначало нечестную игру с гарантированным выигрышем. Прошло сто лет, и мы с вами уже не ощущаем кастового протеста при виде этих слов, хотя не все из нас дворники или шулера. Вот так и происходит расширение социальной базы того регистра речи, который считается в данном обществе допустимым, нормальным или престижным, образцовым. Сейчас мы переживаем период активной эксплуатации жаргонов для пополнения выразительных средств массовой речи. Это значит, что слова типа беспредел "произвол" или наезды "претензии" выходят из своего социального гетто, становятся более употребительными, входят в допустимую, а потом и в образцовую речь, как когда-то просторечное сквозняк. Возражать против этого можно, но контролировать изменение массовой нормы, как и другие социальные процессы, довольно затруднительно. Во всяком случае, будущее всегда преподносит сюрпризы. Особенно экспертам.
О двух типах словарей
Вполне естественно, что интерес к жаргонам привел к появлению многочисленных словарей. Примечательно, что первые словари жаргона были составлены носителями или с позиций носителя жаргона. (Таковы, например, "Сленг хиппи: материалы к словарю" (CПб.-Париж, 1992) Ф.И. Рожанского, "Dictionary of Contemporary Russian Slang" (Moscow, 1993) - словарь современного русского сленга Валерия Никольского.) Имеется в виду, что один автор сам имел опыт жизни в Системе, был хиппи, а другой служил офицером или сидел в тюрьме. С тех же позиций, но со знаком "минус" излагает свои наблюдения С.Снегов. (Толковый словарь лагерно-воровского языка // Снегов С.А. Язык, который ненавидит. - М., 1991. [= Даугава. - 1990. - N 11].) Писатель знает феню не понаслышке, но считает ее противоестественным и антигуманным вариантом речи. В принципе близкая к первой позиция (ирония в толкованиях, понятная только человеку, использующему интеллигентский сленг, а местами - тонкая пародия на научность толкования) представлена в словаре Югановых. Юганов И., Юганова Ф. Словарь русского сленга (сленговые слова и выражения 60-90-х годов)/ Под ред. А.Н.Баранова. - М., 1997. Во всех этих и многих других случаях мы имеем дело с описанием, данным изнутри. Это биографический опыт, отлитый в форму словаря. И результат, как правило, впечатляет.
Но есть и другие словари, в известной мере это имитация словарей, эрзац-источники, которые отличает торопливость и "похотливо-коммерческий" налет, как справедливо отметил В.Елистратов. И эти словари составлены не случайными людьми. Обычно в предисловии объясняется, почему автор считает себя экспертом (40 лет перевоспитывал преступников, криминолог, специалист по субкультуре уголовного мира и т.д.). Это убеждает. Однако ни в одном из них не говорится о том, что автор - лексикограф. Да и мелочи говорят сами за себя: ударений нет, грамматические характеристики отсутствует, алфавитный порядок нарушен. Это настораживает. И думается, не зря. Словари эти представляют обществу его речевой портрет в несколько искаженном виде. Причем, судя по тиражам, этот сомнительный материал, оказывается более доступным, чем другие словари, составленные более профессионально. Так что первый и необходимый шаг при описании стилистических ресурсов современной речи поневоле состоит в отсеве фальсифицированного материала. Все ошибки перечислить - трудно, а основные типы и их признаки показать - можно. Вот этому я посвятил эту статью.
Прежде чем перейти к разговору о качестве словарей, необходимо обратиться к мифу о неповторимости сегодняшнего интереса к жаргонам вообще и блатной фене в частности, ибо сегодняшняя ситуация не может быть прояснена до конца без исторической перспективы.
О язвах жаргонной речи в литературе
Сам по себе интерес к жизни "криминального сообщества" гораздо старше самого этого выражения. В фольклоре ряда славянских народов есть гайдуцкий, казачий и разбойничий фольклор, песни и думы вполне детективного содержания. Да и в "Слове о полку Игореве" давно замечено, что Святослав, предлагая князьям совершить набег, не только упирает на экономический аргумент, но и саму добычу называет на тогдашней ратной "фене", чага - "рабыня, пленница", кощей - "раб, пленник". Ниже мы будем говорить о жизнеописании Ваньки Каина - это уже бестселлер 18 века, и жаргону там отведено почетное место. И Пушкин не обошел вниманием эту слабость публики. В заметке "О записках Самсона", парижского палача, он писал: "Мы кинулись на плутовские признания полицейского шпиона и на пояснения оных клейменого каторжника. Журналы наполнились выписками из Видока. Поэт Гюго не постыдился в нем искать вдохновений для романа, исполненного огня и грязи". Это о Соборе Парижской богоматери" (1831). А в "Отверженных" (1862) уже есть и описание арго парижского дна. Еще большее влияние на русскую публику имел сенсационный роман Эжена Сю "Парижские тайны" (1842-3). Всеволод Крестовский в "Петербургских трущобах" (1864-7) в сущности повторил его рецептуру. С романом Крестовского накрепко связаны и первые опыты составления словарей криминального жаргона. Труд Н.Смирнова "Слова и выражения воровского языка, выбранные из романа Вс. Крестовского "Петербургские трущобы"" выходит в академическом издании в 1899 г. И тут же полицейские словари начинают его повторять, цитировать: "Вечор было влопался, да мазурик каплюжника поздравил дождевиком" - Вчера вечером совсем уже попался, да приятель ударил полицейского булыжником. И проч. Почему списывают? Да потому, что красиво, необычно. И все слова по алфавиту. Грех не списать. А тот факт, что это писатель подслушал полвека назад, да еще от себя сгустил художественности, как-то ускользал.
Роман в стиле Крестовского - это сотни страниц. Но современная публика в массе своей предпочитает телеэкран, поэтому "Трущобы" превратились в сериал "Петербургские тайны". Зато на бумаге неплохо идут с лотка жаргонные словари. И в них мы с изумлением обнаруживаем слово дождевик "камень, булыжник", встреченное у Крестовского эдак 150 лет назад, оно из словарей не ушло. Народ городской, многие и гриба-дождевика, на камень похожего, не видали, а все одно переписывают. Да еще с выдумкой. Один раз перевернули, стало: булыжник - "(плащ-)дождевик". Другой раз не так толкование прочли, стало дождевик - "бумажник" (издания 1992, 1997, 2000). Но и основное значение холят и лелеют: дождевик - "булыжник, камень, которые носят с собой в целях самообороны" (1991). Ну вы-то догадываетесь, что мазурик не носил с собой это "орудие пролетариата", он его (по примеру известной скульптуры) из мостовой вынул. Но дети асфальта уже и представить себе не могут такой ситуации. Заставляют бедного пролетария тяжести с собой таскать.
Хотя очевидно, что художественный текст сам по себе не является полноценным источником для описания жаргона. Это косвенное свидетельство, обработанное автором в соответствии со своими целями. Но даже эти завитушки художественной речи в словарях приводятся с ошибками и большим запозданием, что я пытался продемонстрировать на примере слова дождевик "булыжник". И традиция злоупотребления художественными текстами оказывается весьма живучей.
О двух типах читателей словарей
Словари жаргонов, сленгов и прочего, включая полулюбительские и высокопрофессиональные коллекции, с успехом продаются. Кажется, объяснение этому на виду. Многим просто ТРУДНО читать. А словарь читать не нужно. Это некая облегченная карта криминальной планеты. Полистал - и все понятно. Уже В.Ф.Трахтенберг (или его редактор И.А.Бодуэн де Куртенэ) уловил эту жажду простоты в публике. У них в словаре 1908 г. некоторые словарные статьи содержат комментарий на полстраницы: то ли микроновелла, то ли статья для криминальной энциклопедии.
Товар, каковым является и книга, должен соответствовать определенным требованиям. Если перед нами фантастика, то мы хотим быть уверены, что там все выдумано. А если перед нами словарь современного жаргона, то вполне оправданы ожидания противоположного свойства. Каждое слово обязано быть современным, во-первых, и жаргонным, во-вторых. А если нет? Тогда это другой жанр. Вроде бы и реальность, но под рыночным макияжем.
Чтобы понять популярность таких словарей жаргона, надо учесть, кто их покупает. На мой взгляд, выделяются две неравные группы.
Группа "один" (малая) - это люди, которым словарь нужен для работы: лингвисты, криминологи, социологи. Их интересует правда и только она. Интересует, но не занимает, не очаровывает. Как шахтера - лопата. Для них словарь - инструмент.
Группа "два" неизмеримо более обширна. Эти люди покупают словарь из интереса или для забавы. Им нужно, чтобы словарь было интересно читать. И еще: чтобы он был толстым. И на приличной бумаге. И в твердом переплете. Так солиднее. Для большинства из них словарь - это тоже важная покупка. Думается мне, что и им было бы не так приятно читать словарь, знай они рецепт его приготовления. Но и тем, что есть, они в целом довольны. И тиражи сметают, чтоб полистать, посмеяться и подарить.
Но я филолог и читаю словари. Нет, не так. Я филолог - и поэтому словари ЧИТАЮ. И все заметнее в коммерческих словарях такая тенденция, которая меня, как читателя из первой группы, не может не беспокоить. Кроме общеизвестного слоя жаргонных слов (малина "притон", тырить "воровать", фраер "жертва преступления"), рассчитанного на формирование читательского доверия, в современном коммерческом словаре обязательно присутствует и другой словарный слой - "экзотический". То есть слова, которые широкой публике не известны и якобы добыты автором чуть ли не с риском для жизни.
Слой "экзотических" слов и выражений необходим, чтобы продемонстрировать массовому покупателю глубину авторского проникновения в тему. И почему-то именно среди этих слов обнаруживается немало таких, которые именуются "ложными словами". Это фантомы, возникшие в словарях по ошибке и никогда не существовавшие в речи. Разоблачение словарных фантомов - первейшая задача при критической проверке данных словаря.
Понятно, что эти недостатки словарей являются в то же время теми достоинствами, которые помогают им лучше продаваться. Встретит неискушенный читатель словцо ашбар "большой мешок" в нижегородском словаре 1991 г. и залюбуется. Никогда не слыхал! (А филолог проверит отсылку к Хандзинскому, 1926 г., и увидит, что у него такого слова нет. А найдет похожее у Фабричного, 1923 г., да только у него "большой мешок" - асибар. Похоже, что каторжники "большой мешок" амбаром величали, а разночтения м = си = ш вызваны стремлением усмотреть непонятное любой ценой. Конечно, пошлый амбар (в переносном значении "большой мешок") ни в пример менее богат каторжной романтикой, нежели аСИбар и аШбар. А читателю, да и автору непременно хочется, чтоб было красиво и необычно.
Кроме того, стоит помнить, что словари, даже когда кое-где подвирают, продолжают оставаться своеобразным слепком эпохи, которая их породила - в суете и свойственных ей диалектических противоречиях. Многие слова, действительно, взяты из реальной речи. Но это не значит, что надо безоговорочно верить всему, что про них напечатано. В том же словаре 1991 г. бока с паутиной "арестант". Совершенно понятно: нары, паутина, суровый быт - очень красочный образ. Первоисточник - Ванька Бец 1903 г., сличайте сами: бока с паутиной - арестант[ское] "часы с цепочкой".
И стратегия издателей понятна: если рынок "берет" на красивый вымысел, надо вымысел красиво упаковать, наживить - и вперед. Нельзя лишать клиента иллюзий. Поэтому важно, чтобы кто-нибудь из авторитетов борьбы с организованной преступностью периодически напоминал: уже 10... ой, уже 15 тысяч русских слов ушли в жаргон. Уже… И т.д.! И такие авторитеты есть. Они пишут предисловия, в которых объясняют, как этим многостраничным "кирпичом" можно изловчиться... и нанести удар по криминалу, или хотя бы разоблачить.
Попробуем применить на практике. Читаем: арбуз - "голова", балдеж - "смех", вагон - "большое количество чего-либо"... Как-то не очень жаргонисто? И уже хочется поинтересоваться, а достаточно ли этих трех речевых улик? В смысле, это уже статья, или за это только административный штраф полагается? Вот так-то. Толстые словарики "не стреляют", отражают черт знает что. По ним, например, отличие речи панка от фени домушника никак не вычисляется. Что не удивительно. Слишком масштабно. Слишком расплывчато.
Как распорядились наследием Ваньки Каина
Массовая литература всегда строила коммерческий успех на интересе к жизни "плохих парней". То, что с положительными героями каши не сваришь, было давно и широко известно.
Представьте себе картинку. Эпоха дворцовых переворотов, послепетровское времечко. На Красной площади бабы пирогами и пистолями без лицензий торгуют. Академические издания в вопросе о тайных жаргонах еще пребывают в девственном невежестве. (Только в конце 18 в. акад. П.С.Паллас вставит в многоязычный словарь список слов "по-суздальски", первый словарик русского тайного языка.) А уже в обеих столицах неугомонный Матвей Комаров потчует публику бесконечными переизданиями типа "История славного вора, разбойника и бывшего московского сыщика Ваньки Каина, со всеми обстоятельствами, разными любимыми песнями и портретом, писанная им самим при Балтийском порте в 1764 году". И книжки идут хорошо. Даже после кончины автора уже в 19 веке выходят перепечатки и новые переделки. Еще нет Крестовского с Эженом Сю с их продуктом для чистой публики, а спрос уже есть. Не зря и не только о парижском палаче Пушкин писал: "Вот до чего нас довела жажда новизны и сильных впечатлений".
В этой книге Матвей Комаров рассказывает и о тогдашнем жаргоне. И что любопытно, чтобы читателю было понятнее, он как на общеизвестную параллель указывает на особый словарь торговцев, который близок к упомянутому "по-суздальски". Получается, что читателю дешевых изданий 18 века эта параллель говорила больше, чем академикам. Одни слова не известны нашему современнику: здюм - два, котева - голова, другие - тоже неизвестны, но понятны, потому что являются простой метафорой. Какими же секретными выражениями братков Ваньки Каина делится автор с читателем? Например, портняжить с дубовой иглой. Это значит "заниматься разбоем на дорогах". Юмор вполне на уровне современного переименования "лом" - "карандаш". Висельный юморок. Поэтому и наш современник способен его оценить. Но особенно интересно здесь то, что выражение, забытое коллегами Ваньки Каина еще при царе Горохе, так и переходит из издания в издание. Ладно еще, когда Сергей Васильевич Максимов через сто с лишним лет повторил его в своем популярном труде "Сибирь и каторга", с этим можно было согласиться. Ведь "дубовая игла" все еще имела практический смысл. Хотя бы потому, что дубина как инструмент была в ходу, оставаясь, так сказать, популярным средством оптимизации напряженного социального диалога.
