Реферат: Шпоры по введению в языкознание

 Рассмотренные классификации омонимов, как мы видели, пересекаются. Возможна, кроме того, классификация омонимов по их происхождению. Во многих случаях омонимы являются изначально разными словами, которые либо совпали по звучанию в процессе исторического развития (например, англ. see и sea или болг. чеспг 'честь' и чест 'частый'), либо пришли из разных языков (рядом 'с исконно русским и общеславянским бор 'лес' появилось бор2, заимствованное из немецкого, и бор3, восходящее к арабскому источнику) либо, наконец, вновь образуемое слово совпало в момент своего возникновения с уже существовавшим (кормовой1 и кормовой2). В других случаях омонимы являются так или иначе связанными по происхождению, например производными от одного корня (течь1 и течь2) или даже прямо — один от другого (наречие утром — от тв. п. существи­тельного). Сюда же относятся омонимы, возникающие в результате распада полисемии, когда связь между значениями много­значного слова ослабевает настолько, что перестает ощущаться чле­нами языкового коллектива. Например, прилагательное худой на на­ших глазах распадается на два (или даже три?) омонима: худой1 'то­щий', худой2 'плохой' и, может быть, худой3 (разг.) 'дырявый'.

Последний пример показывает, что, несмотря на важность прин­ципиального разграничения омонимии и полисемии, между этими явле­ниями (как и повсюду в языке) имеются пограничные, переходные слу­чаи. «Распад» полисемии можно образно сравнить с делением клетки: из одного слова «рождается» два слова-омонима.

19. Мотивировка слова.

Составной частью внутреннего содержания многих слов яв­ляется так называемая мотивировка — заключенное в слове и осозна­ваемое говорящими «обоснование» звукового облика этого слова, т. е. его экспонента,— указание на мотив, обусловивший вы­ражение данного значения именно данным сочетанием звуков, как бы ответ на вопрос «Почему это так названо?». Например, в русском языке известная птица называется кукушкой потому, что кричит (приблизительно) «ку-ку!», а столяр называется столяром потому, что (в числе прочей мебели) делает столы. О таких словах мы скажем, что они «мотивированы в современном языке», или имеют в нем «(живую) мотивировку». В противоположность этому орел, слесарь и множество других слов русского языка (земля, вода, хлеб, белый, нести, очень, два, ты и т. д.) принадлежат к немоти­вированным, т. е. не имеют живой (= ясной для носителей языка) мотивировки: факты современного языка не дают никакого основания для ответа на вопрос, почему птица орел называется орлом, сле­сарь — слесарем и т. д.

Каждый предмет, каждое явление действительности имеет множе­ство признаков. Кукушка не только кричит «ку-ку!», но имеет опреде­ленную окраску перьев, форму головы, клюва, определенные повадки. Но включить в название птицы указание на все эти признаки невоз­можно, да и не к чему. Достаточно указать какой-то один признак, и слово, построенное на его основе, закрепившись за предметом, будет вызывать в сознании представление о предмете «в его тотальности», в целом. В данном случае мотивирующим признаком, т. е. объективной основой наименования, послужил характерный крик, издаваемый птицей.

Есть немало примеров использования разных мотивирующих при­знаков при обозначении одних и тех же предметов и явлений действи­тельности. Так, портной в одних случаях обозначен как 'режущий' ('кроящий'), например вофр. tailleur (от tailler 'резать, кроить'), в нем. Schneider (от schneiden 'резать'), в других — как 'шьющий', например в болг. шивач, сербскохорв. шйвач, шавац. Растение одуванчик в некоторых русских говорах называется пухлянкой, в других — летучкой, в третьих — молочником (сок его стеблей по цвету напоминает молоко). Иногда название строится на сочетании двух мотивирующих призна­ков. Таковы, например, английское название цветка колокольчика —.blие-bell букв. 'синий колокол' (признаки цвета и формы) и немецкое название подснежника — Schneeglockchen букв. 'снежный колоколь­чик'.

Мотивировка, опирающаяся на реальный мотивирующий при­знак, может быть названа реальной (ср. приведенные примеры). В иных случаях встречается фантастическая мотивировка, отражающая мифи­ческие представления, поэтические вымыслы и легенды. Так, в ряде языков названия дней недели связаны с именами богов языческой мифо­логии. Ср. англ. Sunday (и нем. Sonntag) 'воскресенье', букв. 'ден^ (бога) солнца', нем. Donnerstag 'четверг', букв. 'день (бога) грома' Наконец, есть примеры чисто формальной мотивировки: ясно, от какого слова образовано данное слово, но непонятно, почему. Ср. такие на звания, производные от имен собственных, как антоновка (яблоко), анютины глазки.

 Разными могут быть и способы языкового вы­ражения  мотивирующего признака. «Звуковая материя» языка создает возможность «изобразительной мотивирован­ности», позволяя в той или иной мере имитировать характерное звуча­ние предмета. Так возникают звукоподражательные слова вроде приведенного выше кукушка или пинг-понг, мяукать, мычать, каркать, кудахтать, бренчать, хихикать и т. д.

Значительно чаще, чем «изобразительная», встречается «описатель­ная мотивированность», т. е. «описание» мотивирующего признака с по­мощью обычного (незвукоподражательного) слова. Это можно наблю­дать 1) при употреблении слова в переносном значении, 2) в производ­ных и сложных словах. Переносное значение мотивировано сосуще­ствующим с ним прямым (переносное «второй степени» — переносный «первой степени» и т. д.), как в словах окно, зеленый и др. Производные и сложные слова мотивированы связью с теми, от которых они образованы. Это видно в приведенных выше столяр, оду­ванчик, диалектных пухлянка, летучка, молочник, в сложных существи­тельных рыболов, пылесос, Белгород, в производных глаголах учитель' ствовать, белить, в сложных числительных восемьдесят, пятьсот и т. д.

«Описательная мотивированность» относительна, ограничена: в конечном счете она всегда опирается на немотивированное слово. Так, столяр или столовая мотивированы, но стол — нет. И так во всех слу­чаях: все незвукоподражательные слова, непроизводные с точки зрения современного языка, употребленные в своих прямых значениях, яв­ляются немотивированными.

Мотивировку слова, даже в тех случаях, когда она совершен­но ясна и «прозрачна», следует строго отличать от концептуального значения. Мотивировка есть как бы способ изображения данного зна­чения в слове, более или менее наглядный «образ» этого значения, можно сказать — сохраняющийся в слове отпечаток того движения мысли, которое имело место в момент возникновения слова. В мотиви­ровке раскрывается подход мысли человека к данному явлению, каким он был при самом создании слова, и потому мотивировку иногда назы­вают «внутренней формой слова», рассматривая ее как звено, через которое содержание (= значение) слова связывается с его внешней формой — морфологической структурой и звучанием.

Отличие мотивировки от значения ясно видно в тех случаях, когда одно и то же значение мотивировано в разных языках или в словах-синонимах одного языка по-разному, как в ряде приведенных выше примеров. Вместе с тем нередко слова с разными значениями имеют оди­наковую или очень сходную мотивировку. Например, белок, беляк (заяц), бельё, бельмо, белка, белуга мотивированы одним и тем же при­знаком белого цвета; русск. ценный и сербскохорв. ценан мотивирова­ны связью с ценой (сербскохорв. цена), но значения у этих прилага­тельных почти противоположные—русское значит 'имеющий боль­шую цену', а сербскохорватское—'дешевый, доступный по цене'.

Мотивировка слова бывает связана с его эмоциональными коннотациями. Это проявляется в сознательном отталкивании от слов с «неприятной» мотивировкой. Так были изгнаны из употребления прислуга и жалованье, заменившись соответственно домашней работницей и заработной платой.

 В процессе функционирования слова мотивировка имеет тенденцию забываться, утрачиваться. В результате мотивированное слово постепенно переходит в разряд немотивированных. Конкретные причины утраты мотивировки разнообразны.

В одних случаях выходит из употребления то слово, от которого произведено данное слово, либо утрачивается прямое значение. Так в русском языке перестали употреблять слово коло 'круг, колесо' (оно было вытеснено расширенными, суффиксальными формами того же слова, давшими современное колесо), в результате немотивированны. ми стали кольцо (первоначально уменьшительное образование от коло т. е. 'кружок, колесико', ср. сельцо, словцо, письмецо и т. п.) и предлог около (собственно 'вокруг'). В украинском языке глагол лаяти сохра­нил только значение 'ругать', которое возникло как переносное, а те­перь является немотивированным.

В других случаях предмет, обозначенный словом, изменяясь в про­цессе исторического развития, теряет признак, по которому был назван. Так, современные города не огораживают стенами, и хотя глагол го­родить существует и по сей день в русском языке, связь между этим глаголом и существительным город уже перестала осознаваться боль­шинством носителей языка. Равным образом теперь стреляют, не используя стрел, а современный мешок не имеет ничего общего с мехом, хотя по происхождению это уменьшительное образование от мех (ср. смешок, грешок и др.), в слове чернила связь с черный еще достаточно очевидна, но мы о ней никогда не вспоминаем, так как признак черного цвета перестал быть характерным для чернил. Показательно, что в со­четаниях типа красные чернила нормально не ощущается катахреза — употребление, противоречащее буквальному значению слова.

Существуют и другие конкретные причины, способствующие утрате мотивировки в тех или иных случаях. Однако важно подчеркнуть, что кроме всех конкретных, частных причин есть и общая предпосылка, делающая возможной утрату мотивировки слова. Это — избыточность, даже ненужность мотивировки с того момента, когда слово становится привычным. Мотивировка необходима в момент рождения слова (или в момент рождения перенос­ного значения): без мотивировки слово (или переносное значение), собственно, не может и возникнуть. Но раз возникнув, новое слово (или новое значение слова) начинает «жить своей жизнью»: повторяясь вновь и вновь в речевых актах, оно становится более или менее обще­известным в данном коллективе, запоминается, к нему привыкают, на нем, на его структуре перестают останавливаться мыслью. Мотивиров­ка как бы «уходит в тень», почему и становятся возможными красные чернила, розовое бельё и т. д. Мы вспоминаем о мотивировке лишь в каких-то специальных, редких случаях. В подобном «замороженном состоянии» она может сохраняться долго, но достаточно небольшого изменения в значении производящего слова, и она забывается совсем Показательно, что самые простые и самые важные слова языка принадлежат к немотивированным.

Естественно, что мотивировка утрачивается при заимствовании слов из другого языка (кроме случаев, когда заимствуется и слово, мотивирующее данное). Так, на почве древнегреческого языка слово atomos 'мельчайшая частица вещества' было мотивировано (отрицатель­ный префикс а- + корень глагола temnO 'режу', т. е. 'неразрезаемое, неделимое'); в русском и других языках, заимствовавших слово атом, оно с самого начала не имеет мотивировки. Русск. студент восходит прямо к лат. studens (род. п. studentis) — причастию действительного залога от глагола studeo 'стараюсь, усердно занимаюсь, изучаю', а вос­ходящее к тому же латинскому глаголу русск. штудировать было заимствовано через немецкое посредство. Иное дело в немецком, где Student и studieren связаны и по звучанию, или, например, в английском с его student и study 'изучать, исследовать' и 'изучение, исследование'. Однако слово ре­волюционер, хотя и является в русском языке заимствованным, вполне четко мотивировано связью с тоже заимствованным, но прочно вошед­шим в язык словом революция.

 Выяснением забытых, утраченных мотивировок и, таким об­разом, исследованием происхождения соответствующих слов занима­ется специальная отрасль лексикологии, а именно: этимология. Этимологией называют также и каждую гипотезу о происхождении и первоначальной мотивировке того или иного слова (в этом смысле термин этимология употребляют и во множественном числе). Наконец, этимология — это само происхождение слова и его (первоначальная) мотивировка (ср.: «Этимология такого-то слова не может считаться выясненной»).

20. Устойчивые словосочетания и фразеологизмы.

В каждом языке широко употребляются устойчивые, тради ционно повторяющиеся сочетания слов. Они противостоят переменным словосочетаниям, свободно создаваемым в процессе речи.

Рассмотрим сперва примеры переменных сочетаний: новый стол, длинный стол, отодвинуть стол, положить карандаш на стол-стол у окна. Конечно, эти сочетания образованы по определенным пра­вилам, по заданным заранее, до акта речи, синтаксическим моделям (ср. согласование, использование падежных форм и т. д.). Вместе с тем по конкретному лексическому составу, т. е. с точки зрения употребле­ния именно данных, а не каких-либо других слов, все эти сочетания составлены совершенно свободно, в зависимости только от выражаемой мысли и описываемой ситуации, от стремления говорящего выделить, подчеркнуть те или иные моменты этой ситуации. Переменные словосо­четания следует рассматривать как речевые комбинации языковых знаков — слов.

. Приведем теперь примеры устойчивых сочетаний с тем же словом стол: - письменный стол, обеденный стол, накрыть на стол, убрать со смола, сесть за стол, сесть за один стол (т. е. 'начать переговоры'), {положить на стол (в смысле 'представить в готовом виде' — о рукопи­сях, книгах и т. п.), Карты на стол! (т. е. 'раскройте ваши планы'). В устойчивых сочетаниях заранее, т. е. до акта речи, задана не только общая грамматическая модель, но и конкретный лексический состав всего сочетания. Оно не создается заново в момент речи, применитель­но к данной мысли, не собирается «на ходу» из слов, а уже существует, хранится в готовом, «собранном» виде в памяти носителей языка и, подобно словам, извлекается из памяти, когда в нем возникает потреб­ность. Устойчивые сочетания иногда называют «языковыми клише» (или «штампами»), они вставляются в нашу речь целиком. Устойчивые сочетания — это не речевые комбинации знаков, а особые сложные знаки. Выше мы назвали их «составными лексемами».

Условия, создающие устойчивость, традиционную воспро­изводимость словосочетания, могут быть разными.

Есть слова, обладающие очень узкой, избирательной сочетаемостью с другими словами — вплоть до единичной сочетаемо­сти. Так, закадычный нормально сочетается только с друг, а закля­тый — только с враг; ни зги с абсолютной гарантией предсказывает либо не видать, либо не видно. В этих случаях устойчивость сочетания создается самим фактом единичной сочетаемости одного из компонен­тов.

Чаще, однако, причина устойчивости заключается в другом — в более или менее отчетливом семантическом обособлении словосоче­тания, в том или ином сдвиге значения. Устойчивые соче­тания с подобным сдвигом (он ясно обнаруживается при сравнении с теми же словами вне рамок данного сочетания) называют фразеоло­гизмами, а науку, их изучающую,— фразеологией.

В фразеологизмах, так называемых идиомах, наблю­дается общий сдвиг значения, затрагивающий все компоненты. При­мерами могут служить выражения сесть за один стол 'начать переговоры', Карты на стол!, белый уголь 'энергия рек, превращаемая (или способная быть превращенной) в электроэнергию', как пить дать 'наверняка'. Здесь все компоненты употреблены в сдвинутых, специ­фических, переносных значениях либо даже (в последнем примере) вообще без какого-либо четкого значения, так что, несмотря на свою морфологическую «отдельность», даже не могут по-настоящему счи­таться словами. Целостное значение идиомы несводимо к сумме значений ее компонентов. Вот эта несводимость целостного значения к сумме значений частей и называется идиоматичностью.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13