Реферат: Философия языка в трудах Вильгельма фон Гумбольдта
Большой интерес к себе вызвала эта тема в XVIII веке. Различные теории, появившиеся в это время, пытались показать естественное происхождение языка. Э. Кодильяк отстаивал идею возникновения языка в результате договора как следствия общения людей, он полагал, что люди, одинаково реагируя на внешние воздействия, могли бы без труда договориться о значении слов. Существовала также теория возникновения языка путем подражания звукам природы. В этом, в частности, был убежден Лейбниц, который проводил различие между современными «производными» языками и их основой - «первичным» языком, возникшим, якобы, в результате звукоподражания, в работе «Новые опыты о человеческом разуме». Производные языки, отходя от первичного, все более теряли естественный характер и все более приобретали условный характер, однако и в них можно найти множество доказательств, указывающих на связь речи с звучащими предметами.
Была также высказана теория естественного происхождения языка, т.е. «эмоциональная теория», развитая Руссо, который полагал, что первый язык человека был ни чем иным, как естественными криками, передающими его чувства. Для людей характерно произнесенное слово, тогда как животные пользуются языком жестов и взглядов.
Богословы в противовес мнению просветителей стали настаивать на божественном происхождении языка. На премию, объявленную Берлинской Академией Наук, Гердер написал увенчанное этой премией сочинение, в котором выступил в защиту человеческого происхождения языка. Характерная особенность человека - рассудительность, т.е. способность размышлять возникает из природной организации человека. Человек, вследствие своей «смышлености», мог задерживать внимание на окружающих предметах, подмечать в них характерные признаки, благодаря которым он мог различать вещи. Сохраняя в памяти характерные признаки, он придает вещам в своем уме определенность. Первый, сохранившийся в памяти признак, нашел свое выражение в слове, и это означало рождение языка. Гердер подверг сомнению общепринятое мнение, согласно которому мышление занимает доминирующее положение, а язык как его «внешнее» выражение лишь сопутствует ему, не принимая притом никакого участия в формировании мысли.
Философски осмыслив проблему генезиса языка, Гумбольдт переносит ее на такую плоскость, где фактор времени как бы иррелевантен. Его рассмотрение ориентировано не на внешние факторы происхождения, а на внутренний генезис, усматривающий в языковой способности не только уникальный дар человека, но и его сущностную характеристику. Касаясь генезиса языка, В.Гумбольдт рассматривает два возможных допущения. Факт сложности строения языка может навести на мысль, будто эта сложность - явление вторичного характера, то есть результат постепенного усложнения простых структур в ходе времени, либо она продукт «колоссальных мыслительных усилий» его создателей. Гумбольдт опровергает как первое, так и второе допущение. Факт «сложности» языковой структуры не представляется ему достаточной логической основой для правомерности вышеуказанных допущений. «Для того, чтобы человек мог постичь хотя бы одно-единственное слово..., весь язык полностью и во всех своих взаимосвязях уже должен быть заложен в нем» (Гумбольдт 1984, 313). «Каким бы естественным, - говорит он, ни казалось предположение о постепенном образовании языков, они могли возникнуть лишь сразу» (Гумбольдт 1984, 314).
В понимании Гумбольдта, язык тесно связан с духовным развитием человечества и сопутствует ему на каждой ступени его развития, отражая в себе каждую стадию культуры (Гумбольдт 1984, 48). Языку «присуще очевидное для нас, хотя и необъяснимое в своей сути самодеятельное начало, и в этом плане он вовсе не продукт ничьей деятельности, а непроизвольная эманация духа, не создание народов, а доставшийся им в удел дар, их внутренняя судьба» (Гумбольдт 1984, 49).
Согласно его концепции целостности языка, нашедшей свое завершение в понятии «внутренней формы языка», каждый, даже мельчайший языковой элемент, не может возникнуть без наличия пронизывающего все части языка единого принципа формы.
Допущение же о том, что возникновению языка, якобы, предшествовали «колоссальные мыслительные усилия его создателей», не выдерживает критики, так как «сознательным творением человеческого рассудка язык объяснить невозможно». «Именно из самого первобытного состояния мог возникнуть язык, который сам есть творение природы», -но «природы человеческого разума (Гумбольдт 1984, 314). Гумбольдт тем самым подчеркивает уникальность языка как антропологического феномена и обращает наше внимание, с одной стороны, на неосознанную форму его существования, а с другой стороны, - на его интеллектуальную активность, заключающуюся в «акте превращения мира в мысли» (Гумбольдт 1984, 67). Это означает, что, «с необходимостью возникая из человека», язык «не лежит в виде мертвой массы в потемках души, а в качестве закона обусловливает функции мыслительной силы человека» (Гумбольдт 1984, 314).
Язык, по словам Гумбольдта, представляет собой «вечно порождающий себя организм», создание которого обусловлено внутренней потребностью человечества.
2.2. Язык и мышление
Проблема соотношения языка и мышления - одна из центральных в лингвистической концепции Гумбольдта. Практически все его сочинения по языкознанию в большей или меньшей степени затрагивают этот вопрос. В специально посвященной ему небольшой статье («О мышлении и речи») Гумбольдт видит сущность мышления в рефлексии, т.е. в различении мыслящего и предмета мысли. Далее в этой же статье через мышление он дает определение языка, подчеркивая этим их тесную связь: « Чувственное обозначение единств, с которыми связаны определенные фрагменты мышления для противопоставления их как частей другим частям большого целого, как объектов субъектам, называется в широчайшем смысле слова языком» (Гумбольдт 1984,301).
Согласно его теории, человек ищет знак, с помощью которого он мог бы представить целое как совокупность единств. Когда он подыскивает эти знаки, его рассудок занят различением, расчленением, анализом. Далее он строит целое, синтезирует понятия, допускающие свободную обработку, вторичное разъединение и новое слияние. «В соответствии с этим, - пишет Гумбольдт, - и язык выбирал артикулированные звуки, состоящие из элементов, которые способны участвовать в многочисленных новых комбинациях» (Гумбольдт 1984, 302). Мысль, деятельность вполне внутренняя и субъективная, в слове становится чем-то внешним и ощутимым, становится объектом, внешним предметом для себя самой и посредством слуха, уже как объект, возвращается к первоначальному источнику. Мысль при этом не теряет своей субъективности, так как произнесенное мной слово остается моим. Только посредством объективирования мысли в слове может из низших форм мысли образоваться понятие (Гумбольдт 1984). Связь языка и мышления настолько безусловна, что «язык есть обязательная предпосылка мышления и в условиях полной изоляции человека» (Гумбольдт 1984, 76-77). Но язык обычно развивается только в обществе и человек понимает себя только тогда, когда на опыте убедится, что его слова понятны и другим людям.
Необходимая взаимосвязанность, взаимообусловленность, взаимовлияние языка и мышления является тем фактором, который «делает человека человеком», отличая его от остальной природы. Природный звук, по Гумбольдту, завершает лишь «чувство», мысли же необходим язык: «хотя чувство везде сопровождает даже самого образованного человека, он тщательно отличает свой экспрессивный крик от языка. Если он настолько взволнован, что не может даже и подумать отделить предмет от самого себя даже в представлении, у него вырывается природный звук, в противоположном случае он говорит и только повышает тон по мере роста своего аффекта.» (Гумбольдт 1984, 302).
Связь языка и мышления обуславливает и особый взгляд Гумбольдта на происхождение языка. По его мнению, зарождение языка не может происходить по отдельным кусочкам или отдельным словам: «Для того, чтобы человек мог понять хотя бы единственное слово не просто как душевное побуждение, а как членораздельный звук, обозначающий понятие, весь язык полностью и во всех своих связях уже должен быть заложен в нем.» Так как в языке нет ничего единичного, и «каждый отдельный его элемент проявляет себя лишь как часть целого». Надо отметить, что это последнее положение получило многообразную интерпретацию лишь у языковедов XX века, положивших понятия системы и структуры в основу своих лингвистических теорий.
2.3. Язык как деятельность
В своей работе «О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества» Гумбольдт выдвигает тезис : «Язык не есть продукт деятельности, а деятельность» (Гумбольдт 1984, 70). Он подчеркивает, что истинное определение языка как энергеий может быть только генетическим. «Язык представляет собой постоянно возобновляющуюся работу духа, направленную на то, чтобы сделать артикулируемый звук пригодным для выражения мысли» (Гумбольдт 1984, 70) Форма языка при этом рассматривается как нечто «постоянное и единообразное в этой деятельности духа».
«Генезисная дефиниция» (применяемая как к энергейе, так и к форме) - это не определения языка как эргона, то есть в состоянии статики, а рассмотрение его в действии, выявляющее одновременно и сущность языка. Понимаемая подобным образом форма языка не является «плодом научной абстракции»; она имеет «реальное бытие» не в «языках вообще», а в отдельных языках». Поле и граница действия энергеий измеряются измеряются масштабом объема формы конкретного языка.
Противопоставление «эргон-энергейя» соотносится с другим противопоставлением: «Язык есть не мертвый продукт, а созидающий процесс» (Гумбольдт 1984, 69). В рамках гумбольдтовской диалектической картины мира язык и все связанное с ним предстают то как нечто готовое, законченное, то как пребывающее в процессе формирования. Так, с одной точки зрения, материал языка предстает как уже произведенный, а с другой - как никогда не достигающий состояния завершенности, законченности. Развивая первую точку зрения, Гумбольдт пишет, что каждый народ получает с незапамятных времен материал своего языка от прежних поколений, и деятельность духа, трудящаяся над выработкой выражения мыслей, имеет дело уже с готовым материалом и соответственно не творит, а только преобразует (Гумбольдт 1984). Развивая вторую точку зрения, Гумбольдт замечает, что состав слов языка нельзя представлять готовой массой. Не говоря о постоянном образовании новых слов и форм, весь запас слов в языке, пока язык живет в устах народа, есть непрерывно производящийся и воспроизводящийся результата словообразовательных сил. Он воспроизводится, во-первых, целым народом, которому язык обязан своей формой, в обучении детей речи и, наконец, в ежедневном употреблении речи (Гумбольдт 1984).
В языке как в «вечно повторяющейся работе духа» не может быть ни минуты застоя, его природа - непрерывное развитие под влиянием духовной силы каждого говорящего. Дух непрестанно стремится внести в язык что-либо новое, чтобы, воплотив в него это новое, опять стать под его влияние (Гумбольдт 1984).
Гумбольдт полагает, что в языке следует видеть не какой-то материал, который можно обозреть в его совокупности или передать за частью, а «вечно порождающий себя организм, в котором законы порождения определенны, но объем и в известной мере также способ порождения остаются совершенно произвольными» (Гумбольдт 1984, 78). В качестве примера Гумбольдт рассматривает усвоение языка детьми, что представляет собой не только ознакомление со словами, не простая закладка их в памяти и не подражательное лепечущее повторение их, а рост языковой способности с годами и упражнениями (Гумбольдт 1984, 78-79).
В языке образуется запас слов и правил, посредством которых он в течение тысячелетий становится самостоятельной силой. Как справедливо отмечет Потебня, хотя речь живого человека или мертвого языка, изображенная письменами, оживляется только тогда, когда читается и произносится, хотя совокупность слов и правил только в живой речи становится языком; но как эта «мумие образная или окаменелая в письме речь, так и грамматика со словарем действительно существуют и язык есть столько же деятельность, сколько и произведение» (Потебня 1993, 23-27).
2.4. Понятие формы языка.
Термин «энергейя» впервые встречается именно в главе «Форма языков» (§ 8 «Введения в труде В.Гумбольдта «О различии строения человеческих языков и его влияния на духовное развитие человечества»). Как будто не должно быть ничего общего между «энергейей» и «формой» обычно понимаемой статически.
Рассмотрение же представленных именно в этой главе отдельных высказываний Гумбольдта приводит нас к убеждению, что его концепция формы языка с необходимостью связана с идеей «энергейи». Поскольку понятие формы истолковывается по-разному, Гумбольдт считает необходимым с самого же начала разъяснить, в каком смысле он его употребляет.
Для установления определенной корреляции между понятиями энергейи и формы можно привести следующие высказывания. Рассматривая язык как энергейю, Гумбольдт пишет: «Язык представляет собой постоянную работу духа, направленную на то, чтобы сделать артикулируемый звук пригодным для выражения мысли.» (1984, 70). А в форме языка (которая «отнюдь не только так называемая грамматическая») он дает такое определение: «Постоянное и единообразное в этой деятельности духа, возвышающей членораздельный звук до выражения мысли, взятое во всей совокупности своих связей и систематичности, и составляет форму языка» (Гумбольдт 1984, 74).
Итак, очевидна связь понятия формы с понятиями энергейи о порождения языка. Поскольку язык есть «все повторяющая деятельность» (а не продукт ее), эта деятельность, по Гумбольдту, должна протекать определенным образом, т.е. в определенной форме. По сути дела, эта форма и обеспечивает систематичность и своеобразие деятельности языка; и «в действительности она представляет собой индивидуальный способ, посредством которого народ выражает в языке мысли и чувства». Иными словами, то своеобразие и та систематичность, которые наблюдаются в проявлении деятельности языка, обуславливаются его связью с народом, с его национальным характером, с его образом мышления, почему и оказывается возможным утверждать, что «языки всегда имеют национальную форму, являясь непосредственно и собственно национальным творением». Форма каждого языка является неповторимо индивидуальным образованием, хотя в своих существенных чертах она и схожа для всех языков. Она -«духовная настроенность говорящих на одном языке», «индивидуальный порыв, посредством которого тот или иной народ воплощает в языке свои мысли и чувства» (Гумбольдт 1984,70).
Возможно дать определение формы языка, и оно приводится Гумбольдтом (см. выше), но нельзя дать определение формы отдельного конкретного языка, его внутренней формы, так как «определение формы языка представляется научной абстракцией». Сознательно прибегая к довольно элементарной формулировке, можно сказать, что внутренняя форма языка обуславливает то, что его деятельность протекает так, а не иначе, использует такие средства, а не иные. «Характерная форма языка отражается в его мельчайших элементах, и вместе с тем каждый из этих элементов тем или иным и не всегда ясным образом определяется языком» (Гумбольдт 1984, 71). При этом Гумбольдт прибегает к метафорическому сопоставлению: конкретные языки «можно сравнить с человеческими физиономиями: сравнивая их между собой, живо чувствуешь их различия и сходства, но никакие измерения и описания каждой черты в отдельности и в их связи не дают возможность сформулировать их своеобразие в едином понятии» (Гумбольдт 1984, 72).
Гумбольдт различает «внутреннюю форму языка» как глубинный принцип его порождения, определяющий собой все своеобразие языковой организации, и «внешнюю форму языка» (звуковую, грамматическую и т.д.), в которой проявляется и воплощается внутренняя форма.
«Форме противостоит, конечно, материя», и на основе своих суждений Гумбольдт приходит к заключению: «В абсолютном смысле в языке не может быть материи без формы». Деятельность языка всегда протекает в определенной форме, и если ее отнять, останется неорганизованная, хаотичная груда материи, поэтому «понятие языка существует и исчезает вместе м понятием формы, ибо язык есть форма и ничего кроме формы» (Гумбольдт 1984, 72). Ведь даже то, что в языке «в одном отношении считается материей, в другом отношении оказывается формой». Заимствуя чужие слова, язык может трактовать их как материю, но материей они будут лишь по отношению к данному (заимствующему) языку, а не сами по себе.
Гумбольдт не раз подчеркивает важность понятия формы как основы для описания языков. Ведь «по разрозненным элементам нельзя познать то, что есть высшего и тончайшего в языке. ... Расчленение языка на слова и правила - это лишь мертвый продукт научного анализа» (Гумбольдт 1984, 70). Понятие формы, как считает Гумбольдт, открывает исследователю путь к постижению тайн языка, к выяснению его сущности. Пренебрегая этим путем, он непременно проглядит множество моментов, и они останутся неизученными. Без объяснения останется масса фактов, и, наконец, «отдельные факты будут представляться изолированными там, где в действительности их соединяет живая связь (Гумбольдт 1984, 71). Частности должны включаться в понятие формы языков не в виде изолированных фактов, а «лишь постольку, поскольку в них вскрывается единый способ образования языка» (Гумбольдт 1984,7).
