Реферат: Маяковский и футуристы

сердце вырвал -

рву аорты!..

Сколько экспрессии!! Какая мощь сочится буквально из каждого слова! И самое главное - веришь, что этот сумасшедший не на словах, а на деле вырвет из своей груди собственное сердце!..

Жанровое и стилевое своеобразие

Остановимся на жанровом своеобразии ранней лирики Маяковского. Не возражая против существования еще каких-либо промежуточных форм, Ф.Н.Пицкель подразделяет стихи Маяковского на три основных вида: монолог-речь, монолог-беседа, монолог-раздумье (39; 306-308).

Соглашаясь с такой классификацией, можно только расширять перечень произведений, которыми известный литературовед подкрепляет свой тезис. И в таком случае к первой группе можно было бы отнести стихотворения 1913-1915 гг. "А вы могли бы?", "Нате!", "Вам!", объединяемые общей чертой непосредственного обращения к читательской или, вернее сказать, к зрительской аудитории.

Существует между ними и разница: в предмете произведений, в тональности, в мере серьезности. В стихотворении "А вы могли бы?" (1913г.) лирический герой не столько возвышает себя над толпой, сколько подчеркивает свое несходство с остальными: я, мол, могу прочесть зовы новых губ на чешуе жестяной рыбы, а вы? я могу сыграть ноктюрн на флейте позвоночных труб, а вы?

Стихотворение построено таким образом и вопросы звучат столь риторично, что никакого ответа и не требуют. Ответ заключен в самой тональности: немного шутливой, несколько ироничной и означающей одно: ну, конечно, никто из вас ничего подобного не умеет!

Элемент превосходства героя в стихотворении присутствует, но он сглаживается, затушевывается непосредственностью характера, тем, что все заявлено как бы не всерьез, шутя, с единственной целью: развлечь скучающую публику.

Но в том же 1913 году создается стихотворение "Нате!", в котором веселость переходит в издевательство, ирония - в сарказм. Если в предыдущем стихотворении превосходство лирического героя над толпой не высказывалось прямо, а подразумевалось, то здесь это уже просто декларируется: "я - бесценных слов мот и транжир". Если в "А вы могли бы?" подчеркивалось несходство, то тут проявляется резкое противопоставление толпы, характеризуемой "стоглавой вошью", и героя, мягкость и хрупкость сердца которого олицетворяется образом бабочки: "бабочка поэтиного сердца!". Но тут же обнаруживается противоречие в самохарактеристике героя: уже в следующей строфе он называет себя "грубым гунном". И если первое сравнение звучит со всей искренностью, то во второй ощущается что-то напускное, не истинное.

"Нате!" - своеобразный вызов обществу, но вызов, сделанный несерьезной рукой. Лирический герой будто кривляется перед публикой, дерзит и насмехается не столько по злобе, сколько из эпатажа, из любопытства: ну-ка, что выйдет из этого? а как вы на это отреагируете?..

Мотивы, намеченные в "Нате!", усиливаются и приобретают совершенно иное звучание в новой исторической ситуации. Когда началась первая мировая война, В.Брюсов посвятил светлые, безмятежные стихи Варшаве:

А на улице, как стих поэмы,

Клики вкруг меня сливались в лад:

Польки раздавали хризантемы

Взводам русских радостных солдат.

Стихотворение бодрое, мажорное, представляющее войну радостным шествием. Но к этому времени Маяковский понял, что действительность была не такова, что "война отвратительна", а "тыл еще отвратительней", в результате чего рождается стихотворение "Вам!" (1915), обличающее безмятежность и безразличие буржуазной публики к судьбе гибнущих русских солдат. И потому, критикуя приведенные стихи Брюсова, Маяковский обращался ко всем поэтам: "Господа! Довольно в белом фартуке прислуживать событиям! Вмешайтесь в жизнь!" (28; 11, 44).

Стихотворении "Вам!" тоже построено в виде обращения к буржуазной публике. Здесь уже с первых строк обнаруживается не только противопоставление героя и толпы, ощущение такое, будто они живут в разных этических измерениях. Герой не только не принимает образ жизни людей, к которым обращается, но и резко обличает подобное существование. В отличие от "Нате!" здесь уже напрочь отсутствует шутливая интонация, тут как раз все всерьез. Если там характеристика-метафора "стоглавая вошь" звучала обидно, но чувствовалось преднамеренное сгущение, гиперболизация, то здесь характеристики в художественном смысле, возможно, менее эффектны: "бездарные", "думающие нажраться лучше как", "любящие баб да блюда", но звучат они уже убийственно, потому что произносятся с исключительной серьезностью. Именно это новое качество в интонации, в обращении, в апелляции к судьбе поручика Петрова является существенной отличительной чертой данного стихотворения и от "Нате!", и от "А вы могли бы?". Здесь Маяковский определяет и открыто заявляет свою гражданскую позицию в отношении как происходящих событий на войне, так и к веселящимся в это время толстосумам.

На серьезность содержания стихотворения указывает и тот факт, что в данном случае лирический герой не выделяет себя, не подчеркивает своего превосходства над другими, что вообще может быть занятием только человека легкомысленного. Нам представляется герой, берущий на себя смелость и мужество предъявить счет праздным обывателям, и уже сам факт, что он может уличать и обличать, возвышает его.

Можно задаться вопросом: действительно ли ситуация была такова, что герой имел моральное право осуждать и презирать других?

В автобиографии Маяковский сделал запись, относящуюся к самому началу империалистической войны: "Вплотную встал военный ужас. Война отвратительна. Тыл еще отвратительней. Чтобы сказать о войне - надо ее видеть. Пошел записываться добровольцем. Не позволили, нет благонадежности" (29; 1, 35).

Представление о том, насколько были отвратительны война и тыл можно почерпнуть и в публицистических заметках М.Горького "Несвоевременные мысли", где приводится беседа с раненым георгиевским кавалером. На вопрос писателя "Трудно в окопах?" тот ответил: "Солдатам трудно, не понимаю, как они терпят! Вот я, например, я был одеялом, а не подстилкой, а солдат - подстилка. Видите ли, в непогоду, когда в окопах скопилась вода, на дно окопа, в грязь, ложились рядовые, а мы, офицеры, покрывали их сверху. Они получали ревматизм, а мы - обмораживались".

Рядом с этим признанием М.Горький поместил и письмо унтер-офицера, добровольца, трижды награжденного орденом Георгия: "Я простой солдат, воюю не ради эгоизма, а по любви к родине, по злобе на врага, ну, все-таки ж и я понимать начал, что дело плохо, не выдержать нам. Теперь, возвратившись из лазарета, из России, я вижу, в чем беспорядок, потому что на фронте люди выбились из сил и не хватает их, а в тылу десятки тыщ остаются зря, болтаются без дела, только жрут, объедая Россию. Кто это распоряжается так безобразно?" (13; 162).

В романе А.И.Солженицына "Октябрь шестнадцатого", добросовестно построенном на исторических документах, глазами фронтовика Воротынцева представлена картина вечернего Петрограда. Характерно, что и здесь обнаруживается противопоставление "окопа" и тыловой жизни: "Уже повидал Воротынцев сегодня кусок вечернего Невского, и обидно сжалось сердце. Множество красиво одетого и явно праздного народа, не с фронта отдыхающего, - но свободно веселящегося. Переполненные кафе, театральные афиши - все о сомнительных, "пикантных фарсах", заливистые светы кинематографов, и на Михайловском сквере, в "Паласе" - "Запретная ночь", - какой нездоровый блеск и какая поспешная нервность лихачей - и все это одновременно с нашими сырыми темными окопами? Слишком много увеселений в городе, неприятно. Танцуют на могилах" (42; 1, 315).

Кажется, вот эта мысль А.И.Солженицына - "танцуют на могилах" - и была воплощена Маяковским в более развернутом виде в стихотворении "Вам!". Только здесь еще выражено резкое неприятие людей, которым и боль отечества - праздник.

Если продолжить литературные аналогии, то можно предположить, что стихотворение Маяковского родилось из того же чувства, вследствие которого Лермонтов мог воскликнуть: "О, как мне хочется смутить веселость их// И дерзко бросить им в глаза железный стих,// Облитый горечью и злостью".

Лермонтовские слова "железный стих, облитый горечью и злостью", на наш взгляд, как нельзя лучше подходят и определяют общественный настрой и звучание стихотворения "Вам!".

Разные по содержанию и тональности стихотворения "А вы могли бы?", "Нате!", "Вам!", форму которых можно определить как монолог-речь, выражают не только постепенную перемену позиции молодого поэта в отношении к буржуазной публике, эволюцию мироощущения, нарастание трагизма, но и эволюцию в отношении к поэтическому слову как к орудию борьбы, которая позднее найдет свое наиболее яркое воплощение в поэме "Облако в штанах".

Художественное новаторство

С первых шагов Маяковского в литературе стало ясно: пришел новый поэт, ни на кого не похожий, со своим мироощущением и мировосприятием, со своим взглядом на вещи и явления.

У него был свой, незаимствованный голос. В таких, правда, уже поздних строчках:

"Ну, как вам,

Владимир Владимирович, нравится бездна?"

И я отвечаю также любезно:

"Прелестная бездна. Бездна восторг!"

К.Чуковский уловил те же интонации, которые только что слышал на углу Бассейной и Литейного. "Здесь нет ни анапестов, ни ямбов, но здесь биение живой человеческой крови, что, пожалуй, дороже самых изысканных метрических схем" (49; 2, 324). Почти такое же ощущение было и у М.Цветаевой: "Ритмика Маяковского - физическое сердцебиение - удары сердца застоявшегося коня и связанного человека" (47; 2,416). Поэт привел с собой и нового лирического героя, что тоже немаловажно. Не случайно высокую оценку его творчеству дали признанные мастера поэзии "серебряного века" - А.Ахматова и М.Цветаева.

В стихотворении "Маяковский в 1913 году" (1940) Анна Ахматова пору вступления Маяковского в литературу называет "бурным рассветом"; поэтическая дерзость и новаторский характер творчества определяются строкой "грозные ты возводил леса":

Все, чего касался ты, казалось

Не таким, как было до тех пор,

То, что разрушал ты, - разрушалось,

В каждом слове бился приговор.

Имя Маяковского, "еще не слышанное", влетевшее "в душный зал" (олицетворение поэтической атмосферы эпохи), сравнивается поэтессой с боевым сигналом.

О не связанности раннего Маяковского какими-либо литературными традициями, о его свободе обращения с поэтическим словом, внутренней раскрепощенности, мощи молодого таланта, о поднятой им теме социальных низов, о грубости поэтики очень емко и образно говорится в стихотворении Марины Цветаевой "Маяковскому" (1921):

Он возчик и он же конь,

Он прихоть и он же право

Вздохнул, поплевал в ладонь:

- Держись, ломовая слава.

Певец площадных чудес -

Здорово, гордец чумазый,

Что камнем - тяжеловес

Избрал, не прельстясь алмазом.

Такие словосочетания и эпитеты, как "булыжный гром", "тяжеловес", "архангел-тяжелоступ", "архангел ломовой" подчеркивают, с одной стороны, тяжесть, неподъемность начатой Маяковским реформы поэзии, а с другой, - серьезность и основательность подхода к ней. Характерно, что в соответствии с поэтикой раннего Маяковского и стиха самой М.Цветаевой даже поэтическая слава обретает эпитет "ломовая".

"Ни один поэт не оказал такого решающего и непосредственного влияния на мировую прогрессивную поэзию, как Маяковский... Он стал центральной фигурой поэзии 20 века",- считает ученый-литературовед Ф.Н.Пицкель, приводя восторженные отзывы о поэте И.Бехера и П.Неруды:

"Новый и мощный талант налетел, как ураган, с востока и разметал старые ритмы и образы, как этого не смел еще ни один поэт",- вспоминал И.Бехер. По словам Пабло Неруды, Маяковский "восхищал свое время столькими открытиями, что поэзия с его появлением и уходом преобразилась, словно пережила настоящую бурю" (39; 316).

Таким образом стих Маяковского вошел в состав крови мировой поэзии и до сих пор успешно циркулирует в ней. Такая честь оказывалась не каждому даже из великих поэтов. Важно подчеркнуть и то, что открытия Маяковского в области русского стихосложения вошли в учебники по поэтике еще при его жизни: так, в теории литературы Б.Томашевского (с 1925 по 1931г.г. она выдержала 6 изданий) уже отмечались особенности акцентного стиха Маяковского, своеобразие его рифмы.

В чем же состояло новаторство стиха Маяковского?

Со времен Симеона Полоцкого (17 век) русская поэзия знала две системы стихосложения: силлабическую и силлабо-тоническую. Маяковский ввел в нее свою систему - тоническую, отличающуюся от предшествовавших большей свободой и раскованностью. Для сравнения приведем два отрывка из стихотворений Пушкина и Маяковского:

Я ехал к вам: живые сны За мной вились толпой игривой, И месяц с правой стороны Сопровождал мой бег ретивый... А.С.Пушкин. "Приметы".

Народонаселение всей империи - люди, птицы, сороконожки, ощетинив щетину, выперев перья, с отчаянным любопытством висят на окошке... В.В.Маяковский. "Гимн ученому".

Нетрудно заметить, что в стихотворении Пушкина в соотносимых строках одинаковое количество слогов (8 и 9) и ударение как правило падает на четные слоги (ямб), что придает произведению четкий ритм. У Маяковского же количество слогов в строках разное, а ударение не имеет постоянного места, оно подвижно, но стихотворный ритм сохраняется за счет того, что в рифмующихся строках если не одинаковое, то приблизительно равное количество ударений. В этих "арифметических" расхождениях и заключается основное различие между тонической и силлабо-тонической системами стихосложения. Необходимо отметить, что новая система стихосложения Маяковского получила большое распространение в литературах ближнего и дальнего зарубежья.

Рифма Маяковского

В русской поэзии 19 века господствовала точная рифма, что выражалось в буквальном совпадении всех звуков (а то и букв) в конце соотносимых строк. В качестве классического примера приведем рифменный ряд первой строфы из "Евгения Онегина": "правил"- "заставил", "занемог"-"не мог", "наука"-"скука", "ночь"-"прочь", "коварство"-"лекарство", "забавлять"-"поправлять", "себя"-"тебя".

Маяковский раскрепостил русскую рифму, ввел в практику и дал все права гражданства неточной рифме, построенной на приблизительном созвучии концов строк, вследствие чего стали возможны такие рифменные пары: помешанных-повешены, овеян-кофеен, нужно-жемчужиной, сердца-тереться, матери-неприятеле, по-детски-Кузнецкий, рота-кокоток, удержится-самодержца, трясется-солнце, полощет-площадь, ударенный-Дарвина, глаза-ихтиазавр...

После нововведения Маяковского в словарь рифм хлынул огромный поток слов, который до этого в качестве рифм не был востребован.

Маяковский провел оригинальнейшие эксперименты в области рифмовки. В статье "Как делать стихи" он писал, что рифмовать можно не только концы строк, но и их начала точно так же, как можно рифмовать конец одной строки с началом следующей или одновременно концы первой и второй строк с последними словами третьей и четвертой... Автор не только утверждал, что виды рифмовки можно разнообразить до бесконечности, но и представил в своем творчестве множество необычных и неожиданных способов рифмовки. Приведем некоторые из них и, чтобы четче обозначить концы строк, придадим стиху Маяковского обычную форму.

Начальные строки "Тамары и Демона":

От этого Терека в поэтах истерика.

Я Терек не видел. Большая потерийка,-

кроме конечной рифмы "истерика"-"потерийка", имеют еще и другой ряд рифм: "этого"-"поэтах", "Терека"-"истерика", "Терек"-"потерийка".

По более сложной схеме составлена рифма в двух строчках из "Галопщика по писателям":

Не лезем мы по музеям,

на колизеи глазея,-

в которых каждое из четырех опорных слов "лезем", "музеям", "колизеи", "глазея" рифмуется с остальными тремя независимо от места расположения. Это - своеобразное рифменное обрамление. Эта схема немного видоизменена в отрывке из "Мрази":

Ублажь да уважь-ка! -

Снуют и суют

в бумажке барашка.

Рифменный ряд "ублажь"-"уважь-ка"-"бумажке"-"барашка" обогащается "внутренней" рифменной парой "снуют"-"суют".

Рифма четверостишия из "Верлена и Сезана" еще более усложнена:

Бывало - сезон, наш бог - Ван-Гог,

другой сезон - Сезан.

Теперь ушли от искусства вбок -

не краску любят, а сан.

Здесь два рифменных ряда: "сезон"-сезон"-"Сезан"-сан" и "бог"-"Ван-Гог"-"вбок". Середина первой строки рифмуется одновременно с серединой и концом второй и концом четвертой строк. Второй ряд рифм тоже начинается с первой строки, где предпоследнее слово рифмуется с последним первой же и концом третьей строк.

В отрывке из "Флейты-позвоночника":

Захлопали

двери.

Вошел он,

весельем улиц орошен.

Я

как надвое раскололся в вопле.

Крикнул ему:

"Хорошо"...-

начало первой строки "захлопали" рифмуется с концом третьей "в вопле", конец же первой строки "вошел он" - одновременно с концом второй - "орошен" - и концом четвертой - "хорошо".

В главке "Несколько слов о моей маме" из стихотворения "Я":

У меня есть мама на васильковых обоях.

А я гуляю в пестрых павах,

вихрастые ромашки, шагом меряя, мучу.

Заиграет ветер на гобоях ржавых,

подхожу к окошку,

веря,

что увижу опять

севшую

на дом

тучу,-

конец первой строки "обоях" рифмуется с предпоследним словом четвертой "гобоях"; конец второй "павах" - с концом четвертой "ржавых"; предпоследнее слово третьей строки "меряя" - с концом пятой "веря"; конец третьей строки "мучу" - с концом шестой "тучу".

В стихотворении "Утро" рифмуются конец первой строки с началом второй, конец третьей - с началом четвертой, конец пятой - с началом шестой и т.д.:

Угрюмый дождь скосил глаза.

А за решеткой четкой

железной мысли проводов - перина.

И на нее встающих звезд легко оперлись ноги.

Но гибель фонарей царей в короне газа...

А в начале стихотворения "Из улицы в улицу" каждое слово и даже отдельные части слова имеют как бы зеркально отраженную рифму:

У-

лица.

Лица у

догов

годов

резче.

Через...

В качестве неожиданной и даже уникальной в какой-то степени можно привести тут же рифмовку четверостишия из стихотворения "Лиличка! Вместо письма":

Захочет покоя уставший слон

- царственный ляжет в опожаренном песке.

Кроме любви твоей, мне нету солнца,

а я и не знаю, где ты и с кем,-

в котором конец первой строки "слон" и начало второй "ца..." образуют рифму с концом третьей строки "солнца".

Обратим внимание еще на две пары рифм в стихотворении "Пустяк у Оки": "вдев в ушко"-"девушка", "и заверчен как"-"из Аверченко":

А в небе, лучик сережкой вдев в ушко,

звезда, как вы, хорошая, - не звезда, а девушка...

А там, где кончается звездочки точка,

месяц улыбается и заверчен как,

будто на небе строчка

из Аверченко.

Даже признавая некоторую искусственность подобных рифм, все-таки нельзя не признать их совершенной новизны и оригинальности. И такие примеры можно множить и множить...

ПОЭТИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ

Маяковский обновил не только рифму, но и весь поэтический словарь. Он демократизировал язык поэзии, вводя в нее слова, ранее в ней не употреблявшиеся. Нередко Маяковский и сам занимался словотворчеством, его поэзия полна неологизмов. Вот несколько примеров из поэмы "Облако в штанах": изъиздеваюсь (наиздеваться досыта), огромив (оглушив), декабрый (декабрьский), любеночек (маленькая любовь), наслезненные (наполненные слезами), испешеходили (истоптали), новородит (возрождает, обновляет), именинит (празднует, славит), крикогубый (похожий на искривившуюся в крике губу), обсмеянный (высмеянный), небье лицо (лицо неба), вылюбил (отлюбил), изругивался (долго ругал), иудит (предает), неисцветшую (продолжающую цвести)...

Осознавая, что многих в поэзии Маяковского отталкивают подобные неологизмы, К.Чуковский защищал сам принцип создания поэтом новых слов, приводя в пример словесные новообразования детей, "утонченно чувствующих стихию своего родного языка" (49; 2, 326): козлик рогается, елка обсвечкана, бумага откнопилась, замолоточь гвоздь...

Доказывая правоту Маяковского в обращении со словом и его формами, Чуковский приводит в пример неологизмы классиков русской литературы, создававшиеся по тому же принципу: Гоголь - "обыностранились", "обравнодушели"; Достоевский - "лимонничать", "нафонзонить" (от фамилии Фон Зон); Чехов - "драконить", "тараканить" (49; 2, 326).

В статье "Владимир Маяковский - новатор" А.В.Луначарский считал бесспорным тот факт, что никто из писавших стихами и прозой за исключением Пушкина, Лермонтова и Некрасова не сделал таких творческих завоеваний в деле обновления и обогащения русского языка, какие сделал Маяковский. Даже учитывая, что в силу своей идеологической позиции Луначарский недооценил эстетические открытия поэзии серебряного века, в приведенных словах критика есть большая доля истины.

Список литературы

1. Асеев Н. О поэтах и поэзии. Статьи и воспоминания.- М., 1985.

2. Бабаев Г. Маяковский в зеркале сегодняшних споров// Лит. газета.- 1988.- 20 июля.

3. Брик Л.Ю. О Маяковском: Из воспоминаний// Дружба народов.- 1989.- N 3.

4. В. Маяковский в воспоминаниях современников. М., 1963.

5. Горловский А.В. Маяковский: О современном прочтении произведений поэта// Лит. учеба.- 1985.- N5.

6. Григорьев А. О перьях и штыках// Московский художник.- 1987.- 20 нояб.

7. Землякова О. "Алло, кто говорит? Мама?"// Работница.- 1988.- N 11.

8. Катанян В.А. Вокруг Маяковского// Вопросы литературы.- 1997.- № 1.

9. Кацис Л.Ф. "...Но слово мчится, подтянув подпруги..." (Полемические заметки о Владимире Маяковском и его исследователях)// Известия Академии Наук. Серия литературы и языка.- 1992.- N 3.

10. Ковский В. "Желтая кофта" Юрия Карабчиевского: Заметки на полях одной книги// Вопросы литературы.- 1990.- N 3.

11. Либединский Ю. Современники. Воспоминания.- М., 1961.

12. Лифшиц Б. Полутораглазый стрелец.- Л., 1989.

13. Михайлов А.А. Маяковский: кто он?// Театр.- 1989.- N 12.

14. Михайлов А.А. Мир Маяковского.- М., 1990.

15. Пастернак Б. Люди и положения: Автобиографический очерк// Новый мир, 1987.- N 1.

16. Пицкель Ф.Н. Маяковский: Художественное постижение мира.- М., 1978.

17. Полонская В.В. Воспоминания о В.В.Маяковском// Советская литература сегодня.- М., 1989.

18. Скляров Д.Н. Творчество В.В.Маяковского. Лирический герой ранней поэзии. Библейские мотивы и образы// Русская литература. ХХ век. Справочные материалы. - М., 1995.

19. Шкловский В. Маяковский,- М., 1940.