Дипломная работа: А.В. Дружинин о повестях Ф.М. Достоевского 40-х гг
В повести «Слабое сердце» Достоевский показал другую ситуацию, когда высший начальник канцелярии Юлиан Мастакович, дав из милости первый служебный чин бедному юноше, Васе Шумкову, и сделавшись его «благодетелем», заставляет его трудиться не только на службе, но и дома, поручив ему переписывать какое-то очень длинное и важное «дело» и оплачивая это скудными и редкими подачками. Как пишет В.Я. Кирпотин: «Вася также беден, как и Девушкин («Бедные люди»), но в нравственном отношении забит еще более <…> судьба не ставит Шумкова перед такими грозными испытаниями, как Девушкина. Скромное и тихое счастьице, собственно говоря, находится у него в руках. Начальник покровительствует Шумкову, у него верный друг, любящая невеста»[27]. Однако Шумков гибнет от своей забитости, от излишней благодарности.
По «слабости сердца» Вася не смог вынести такого беспросветного труда. Он полон благодарности начальнику и готов на него работать, но у него есть и свои личные интересы и стремления - любовь к бедной девушке Лизаньке. Сначала он часто ходил к ней, «мучаясь неизвестностью» (II, 32), а затем, став ее женихом, впал в восторженно-мечтательное состояние и в результате запустил срочную переписку, рискуя тем самым потерять милость своего «благодетеля».
Достоевский не изображает непосредственно переживания своего героя, но через восприятие его другом Аркадием показывает, что творится с Васей, все более сознающим безвыходность своего положения. Достоевский нарочно сгущает краски – у него уже появилось стремление к психологическим гиперболам. Вася впадает в тяжелую задумчивость, работая по ночам, он доходит до того, что бессмысленно водит по бумаге сухим пером и, наконец, впадает в умопомешательство. Особенно устрашающей является сцена в кабинете начальника, куда Вася пришел с повинной и где он в присутствии сослуживцев ведет себя, как солдат: ступает с левой ноги, пристукивает правым сапогом, «как делают солдаты, подойдя к подозвавшему офицеру» (II, 72). И тут его увозят в сумасшедший дом.
Значительна концовка повести, заключающая в себе широкое символическое обобщение, вытекающее из всего в ней изображенного. Вечером того же дня, когда погиб Вася, Аркадий в морозные сумерки смотрит на Петербург, и «весь этот мир со всеми жильцами его, сильными и слабыми», кажется ему похожим на «фантастическую, волшебную грёзу, на сон, который, в свою очередь, тотчас исчезает» (II, 88). «Какая-то странная душа посетила осиротевшего товарища бедного Васи. Он вздрогнул... Он как будто теперь понял... отчего сошел с ума его бедный, не вынесший своего счастья Вася. Губы его задрожали, глаза вспыхнули, он побледнел и как будто прозрел во что-то новое в эту минуту» (II, 88). Мир, который Аркадий воспринимал без размышлений, по словам В.Я. Кирпотина, «вдруг предстал перед ним во всех своих разительных противоречиях. Он увидел его несоответствие тому, на что имеет право человек. Он понял постоянную тревогу Шумкова, вызванную сознанием вечной необеспеченности. Житейская жалость к другу переросла в гнев против целого строя, глаза вспыхнули угрозой, предчувствием возможности борьбы»[28]. Эта концовка повести напоминает кульминацию сюжета поэмы «Медный всадник» Пушкина. Повесть «Слабое сердце» наряду с некоторыми эпизодами «Бедных людей» - самое значительное из всего, что успел написать Достоевский до своего ареста.
Как отмечалось выше, повесть создавалась в период увлечения писателя идеями утопического социализма. Характерное для Достоевского трагическое ощущение противоречий жизни большого современного города выразилось в грозной, тревожной и мрачной символической картине исчезающего в тумане Петербурга, нарисованной в заключительных строках повести. Эта зловещая картина повторится и в полуавтобиографических «Петербургских сновидениях в стихах и прозе» (1860) и в «Подростке» (1875), возникая каждый раз перед героем, находящимся накануне глубоких нравственных потрясений, как символ грядущих грозных перемен.
В лице Девушкина и Шумкова Достоевский изобразил «маленьких людей», являющихся безвинными жертвами того незаметного, повседневного угнетения, на котором основывалась вся жизнь самодержавно-бюрократической России.
Повесть «Слабое сердце» вызвала отзывы критиков сразу же после ее появления в печати. Первым критическим отзывом о повести было дополнение к статье М.М. Достоевского «Сигналы литературные» за 1848 г., внесенное Ф.А. Кони, известным писателем и редактором журнала. В примечании к ней Ф.А. Кони писал: «Сердца слабые и нежные ... до того покоряются гнетущей судьбе ... что на редкие радости свои смотрят как на проявления сверхъестественные, как на беззаконные уклонения от общего порядка вещей. Они принимают эти радости от судьбы не иначе, как взаймы, и мучаются желанием воздать за них сторицею. Поэтому и самые радости бывают для них отравлены ... до того обстоятельства умели унизить их в собственном мнении»[29]. Вставленная в текст статьи, эта оценка, по-видимому, отражала и мнение самого M.M. Достоевского.
Благожелательно отнесся к «Слабому сердцу» и критик «Отечественных записок» С.С. Дудышкин в статье «Русская литература в 1848 году», назвавший эту повесть, наряду с «Белыми ночами» и рассказами из «Записок охотника», комедией «Где тонко, там и рвется» И.С. Тургенева, «Пикником во Флоренции» А.Н. Майкова и «Иваном Саввичем Поджабриным» И.А. Гончарова, одним из лучших произведений 1848 года[30].
П.В. Анненков в статье «Заметки о русской литературе прошлого (1848) года», напротив, считал повесть неудачной, указывал, что в ней дана «литературная самостоятельность ... случаю, хотя и возможному, но до крайности частному»; по его мнению, изображение «расплывчатой, слезистой, преувеличенной» любви Аркаши и Васи «кажется ... хитростью автора, который вздумал на этом сюжете руку попробовать»[31].
В этом же, 1848 году, представитель либерального направления русской критики О.Ф. Миллер в своих «Публичных лекциях», прочитанных в Клубе художников, выскажет мнение, что герои Достоевского, подобные Васе Шумкову, относятся к «ряду людей», которым недостает «свободного обладания своею личностью». Они «находятся под влиянием подначального страха даже тогда, когда бояться решительно нечего, потому что начальники их - люди добрые»[32]. Хотя Миллер и принял определение Н.А. Добролюбова «забитые люди», содержание этого понятия он переосмыслил в либеральном духе. Оспоривая точку зрения Н.А. Добролюбова, Миллер писал о главном герое повести Васе Шумкове: «Избыток нравственной мнительности, а вовсе не начальнический гнет, доводит его до помешательства»[33].
Не остался в стороне от обсуждения повести Ф.М. Достоевского и А.В. Дружинин. Еще в мартовской книжке журнала «Вопросы литературы» за 1981 г. была опубликована статья В.К. Кантора и Ал. Осповата «Русская эстетика 40-50-х гг. XIX в: теория в контексте литературного процесса». Один из ее авторов – Ал. Осповат – сообщил в ней об обнаружении в архиве Дружинина отрывка из какой-то статьи с анализом повести «Слабое сердце»: «В архиве Дружинина сохранился отрывок из его неизданной статьи, которая, как можно думать, была построена по типу ежегодных обзоров русской литературы, утвердившихся в журналистике со времени Белинского. Писалась эта статья в конце 1848 г., поскольку в интересующем нас отрывке разбиралась повесть «Слабое сердце», увидевшая свет в феврале того года»[34]. Не приводя доказательств, Ал. Осповат тем не менее высказал предположение, что данный отрывок – из годового обозрения русской литературы за 1848 год. В 1982 г. вышла книга «Русская эстетика и критика 40–50-х гг. XIX века». В качестве вступительной статьи к ней была помещена статья В.К. Кантора и Ал. Осповата под слегка измененным названием «Русская эстетика в середине XIX века: теория в контексте художественной культуры». В ней Ал. Осповат повторил сказанное о находке. В 1983 г. в пятом выпуске сборника «Достоевский: Материалы и исследования» Ал. Осповат помещает статью «А.В.Дружинин о молодом Достоевском», в которой публикует найденный отрывок и, не ограничившись публикацией, в преамбуле обосновывает свою гипотезу. По мнению ученого, Дружинин не завершил обзорную статью о русской литературе 1848 года, так как не знал, что аналогичный обзор был поручен П.В. Анненкову.
В 2003 г. Н.Б. Алдониной в Российским государственном архиве литературы и искусства был обнаружен еще один фрагмент работы критика, заканчившийся следующим образом: «Ни в одном произведении автора (Буткова – Н.А.) не удавалось нам встретить столько веселости и смешных…»[35]. Сопоставление обоих фрагментов навело Н.Б.Алдонину на мысль, что они составляют одно целое.
Вопрос о жанре статьи до сих пор остается открытым. По мнению сотрудников архива, «неопубликованный отрывок, содержащий отзыв о повести Гончарова и произведениях других авторов, представляет собой фрагмент одного из «Писем Иногороднего подписчика в редакцию «Современника» о русской журналистике», которые Дружинин начал вести с января 1849 года». Основанием для предположения, по мнению Н.Б. Алдониной, являлся, видимо, тот факт, что рассматриваемые в отрывке произведения помещены в «Современнике» и «Отечественных записках». Опубликованная же А.Л. Осповатом часть работы названа сотрудниками архива рецензией произведения Достоевского «Слабое сердце» и «Рассказы бывалого человека», несмотря на то, что начинается она с рассмотрения повести Буткова.
На взгляд Н.Б. Алдониной (и мы к ней присоединяемся), ближе к истине А.Л. Осповат, писавший о том, что, статья построена по типу ежегодных обозрений русской литературы, практиковавшихся в критике со времен Белинского. Действительно, рассматриваемая работа не могла быть обозрением, представлявшим собой анализ произведений, выходивших в течение месяца. Речь в ней шла о сочинениях, вышедших в течение года. Рассматриваемая работа не могла быть и рецензией, ибо, помимо повестей Достоевского, в ней анализировались произведения и других авторов. Перечисленные выше особенности более характерны для жанра годового обозрения.
Обнаруженные А.Л. Осповатом и Н.Б. Алдониной фрагменты работы Дружинина о русской литературе 1848 года опубликованы последней в статье «Незавершенные статьи А.В.Дружинина (из неопубликованного)»[36].
Обратимся к анализу отзывов А.В. Дружинина о повести «Слабое сердце».
Критик высоко ценил некоторые ранние произведения Достоевского и, прежде всего, роман «Бедные люди». Для Дружинина роман «Бедные люди» – наивысшее достижение писателя, в котором обнаружился его талант в полной мере. Он признавал успех произведения закономерным.
В оценке повестей 40-х гг. Дружинин идет вслед за В.Г. Белинским, отмечая в них «запутанность, туманность, отсутствие гибкости в языке»[37]. Признаемся откровенно пишет, А.В. Дружинин, – что после «Хозяйки» мы опасались за г. Достоевского, эта повесть была до такой степени странна, скучна и непонятна, что мы видели в ней окончательный упадок таланта, окончательную решимость г. Достоевского придерживаться какого-то неслыханного и неестественного направления»[38]. Повесть «Двойник», по мнению критика, «обнаруживала бледность и запутанность подробностей»[39].
Но в то же время, расходясь с В.Г. Белинским, Дружинин обнаруживал в повести «Двойник» оригинальную идею. Белинский высоко оценивал роман Достоевского «Бедные люди». Как известно, скептически отнесся в последующим произведениям писателя 40-х годов. Критик-демократ требовал от произведений социальности и сосредоточение внимания Достоевского на психологическом анализе Белинского не устраивало. В статье «Взгляд на русскую литературу 1846 года» Белинский пишет по поводу повести Достоевского «Двойник»: «… в «Двойнике» есть еще и другой существенный недостаток: это его фантастический колорит. Фантастическое в наше время может иметь место только в домах умалишенных, а не в литературе, и находится в заведывании врачей, а не поэтов»[40].
По мнению же Дружинина, в повести «Двойник» старая избитая тема подана Достоевским по-новому. По его словам: «Основная идея, по рельефности своей и оригинальности, заставляла прощать автору бледность и запутанность подробностей»[41].
Новые произведения, опубликованные в 1848 году, еще более убедили Дружинина в том, что Достоевский преодолел кризис: «Тем приятнее было нам в отделе словесности «Отечественных записок» встретить две новые повести – «Слабое сердце» и «Рассказ бывалого человека», из которых убедились мы, что г. Достоевский воротился на прежнюю дорогу и говорит с нами языком понятным, напомнившем нам время его успеха, время «Бедных людей»[42].
От внимания критика не ускользнули недостатки повести «Слабое сердце». Определяя конфликт «Слабого сердца» как «антагонизм, несогласие» «духовной натуры» человека с «жизненными событиями», А.В. Дружинин отметил устарелость и вторичность этой мысли[43]. По мнению критика, идею повести «нельзя назвать новою»[44].
Героев «Слабого сердца» Дружинин ставит в один ряд с персонажами бессмертных произведений одного и того же семейства»[45]. И в то же время, оценивая идею повести как замечательную, Дружинин отмечает, что «мысль «Слабого сердца» не в состоянии вынести на себе целого произведения»[46]. Как справедливо заметил А.Л. Осповат, это высказывание близко к суждению о повести П.В. Анненкова в статье «Заметки о русской литературе 1848 года», приведенному выше.
Заметим также, что А.В.Дружинин не одобряет манеру Ф.М. Достоевского «после патетической сцены нарисовать какую-нибудь сцену Петербурга, картину туманную, грустную и угрюмую. Как бы удачно ни была написана подобная картина, – пишет критик, – не следует ей беспрестанно возобновляться при одних и тех же обстоятельствах»[47].
К недостаткам произведения Дружинин относит и исполнение повести, считая его неудачным. Ни одному герою произведения критик не отдает свои предпочтения. «Несмотря на жалость к главному герою, Васе Шумкову, - пишет он, - мы все-таки не любим его»[48]. Дружинин считает Васю «непонятным, его детские выходки неловки и непривлекательны», и он не так близок критику, как, например, Макар Алексеевич Девушкин из «Бедных людей», в герое повести Дружинин «не находит частички себя, как это было с Макаром Алексеевичем» [49].
Других же замечательных лиц в повести критик вовсе не обнаруживает. Обращаясь к другому персонажу повести – Аркадию, другу жениха, Дружинин находит его лицом весьма невероятным, излишне заботливым, а в «Петербурге не любят на каждом шагу обниматься со своими друзьями», и вообще «скромная часть нашего народонаселения до крайности сосредоточена и молчалива в своих привязанностях и антипатиях»[50]. Т. е., по Дружинину, люди такого типа – большая редкость.
На этом анализ образной системы повести «Слабое сердце» и заканчивается. Критик не удостаивает вниманием ни Лизаньку, возлюбленную Васи Шумкова, ни его благодетеля Юлиана Мастаковича.
Не ограничившись рассмотрением идеи произведения и образной системы, Дружинин переходит к анализу отдельных эпизодов. Сцену в магазине у француженки, когда Вася Шумков со своим другом Аркадием с огромным восторгом и умилением выбирали чепчик для Лизаньки, критик оценил как наигранную, искусственную, уподобил «фальшивой музыкальной ноте». «Тут что-то не так, что-то не верно…», - замечает Дружинин, но окончательного ответа своим подозрением не дает[51].
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9
