Статья: Творческий традиционализм Л.А. Тихомирова
По мнению Тихомирова, монархия — не преходящий фазис «развития идеи власти», а одна из вечных «основных форм ее» (95). Более того, эта форма власти наиболее оптимальна, ибо «сущность монархии <…> состоит в примиряющей силе высшей правды» (96). По своим свойствам, «монархическое начало <…> является орудием, помогающим нации не впадать в застой, но и не забывать основ своего развития, т.е. именно оставаться в состоянии жизнедеятельности, здорового развития своих сил и обдуманного приспособления к новым условиям. Консерватизм и прогрессивность наиболее уравновешены в этом начале власти. Ни демократическое, ни аристократическое начало не могут даже приблизительно заменить монархию в обеспечении стране правильной и спокойной эволюции. <…> Монархическое начало <…> в отношении движения страны вперед представляет орудие наиболее тонкое и надежное» (97). Вслед за славянофилами, мыслитель разделяет самодержавие как наивысшее выражение монархического принципа и абсолютизм как наибольшее его искажение. «Европейский абсолютизм, отмечал он, — <…> все свел на безусловность власти и организацию учреждений, при помощи которых, эта безусловная власть могла бы брать на себя отправления всех жизненных функций нации. Идея <…> эта демократического происхождения и способна снова привести только к демократии же». Таким же «извращенным побегом монархической идеи» является и «восточный тип самовластительства», отличающийся «произвольностью власти, зависимостью ее от личности правителя <…>». В своей же норме «монархическое начало власти <…> есть господство нравственного начала <…>, которому народное миросозерцание присвояет значение верховной силы. Только оставаясь этим выражением, единоличная власть может получить значение верховной и создать монархию». Исходя из такого понимания монархии, Тихомиров утверждает, что «истинная монархическая — самодержавная идея» осуществилась только в Византии и России, хотя и там, и там она подверглась искажениям, благодаря влиянию в Византии «восточной идеи» власти, а в России — западного абсолютизма (начиная с Петра I) (98). Следовательно, если русское самодержавие очистится от элементов абсолютизма, то оно будет являть пример самого передового государственного устройства в мире и даст «целое указание пути, который еще не закрыт перед современным культурным миром» (99). Лев Александрович даже предполагает, что «монархическое начало, по всей вероятности, будет наукой снова выдвинуто как орудие спасения и развития современной культуры, подобно тому, как это уже было в античном мире после такого же период господства демократической идеи» (100). Как видим, тихомировский пафос скорее футуристический, нежели ретроспективный. Тот государственный строй, который мыслитель считает наиболее совершенным, собственно нигде и никогда не существовал, его всегда извращали чуждые ему элементы. Монархическая государственность, таким образом, не дана в готовом виде — существует лишь фундамент (заложенный в средневековье), на котором еще строить и строить. Истинная самодержавная монархия — дело будущего, ее нужно творить.
Тихомиров был солидарен со славянофилами в их требовании сочетания самодержавия с местным самоуправлением (см. выше его высказывание о земстве), но считал это благое пожелание (как и многие другие славянофильские проекты) не вполне конкретным: «[И.С.] Аксаков был недалек от истины, когда говорил, что наша главная задача устроить не государство, а уезд. Только дело не собственно в “уезде”, а в социальном внутреннем строе вообще, то есть в семье, общине, приходе, корпорации, земстве и в многоразличных сословиях, которых ныне гораздо больше в действительности, нежели числится по старинному бумажному счету и которые остаются без всякого устройства. Вот что требует укрепления, организации, переустройства, а подчас и постройки заново. Это задача, важнее и жизненнее у нас нет никакой» (101). Поэтому А.В. Репников не совсем точен, когда утверждает, что автор «Единоличной власти…» пытался «совместить славянофильство и идею сильной монархической государственности <…>» (102). Во-первых, славянофилы тоже не были противниками «сильной монархической государственности». А, во-вторых, социально-политические построения Тихомирова далеко не укладываются в славянофильские схемы. Его основная идея — идея корпоративной монархии нимало не была свойственна славянофилам. Ее источником скорее нужно признать отчасти публицистику катковского круга (например, статью А.Д. Пазухина «Современное состояние России и сословный вопрос»), но, главным образом, «социологические наброски» Леонтьева. Собственно из славянофильства была взята только мысль о необходимости «общения» монарха и народа посредством некоего представительства (Леонтьеву и «катковцам», конечно, чуждая), да критика бюрократизма. Но и проблему «общения» Лев Александрович трактовал по-своему. Соглашаясь с тем, что «никакие совещательные собрания, созванные, выбранные или назначенные, не противоречат монархической идее», он, однако, вполне резонно замечал: собрания сами по себе «ничуть не обеспечивают общения монарха с нацией. Весь вопрос в том, каковы эти собрания, из кого они состоят. <…> Иной раз, может быть, знакомство с одним, никем не избранным и не назначенным человеком способно более послужить общению монарха с народом, нежели присутствие среди целой тысячи депутатов земского собора». Общение с нацией, полагает Тихомиров, вводя в демократическую доктрину славянофилов аристократический компонент, — «есть общение с национальным гением», «следовательно монарху нужны и важны люди <…> созидательного и охранительного слоя, цвет нации, ее живая сила. <…> В них верховная власть видит и слышит не то, что говорит толпа, но то, что масса народа говорила бы, если бы умела сама в себе разобраться, умела найти и формулировать свою мысль» (103). От понятия «народное представительство» мыслитель всячески открещивался, но, видимо, по цензурным соображениям, ибо позднее в своем главном труде он поместил целую главу о монархической системе народного представительства (104). Но как выявить «цвет нации», с коим нужно «общаться» монарху? Это возможно, доказывает Тихомиров, только при наличии корпоративного строения общества: «Задачи осведомления и общения с нацией — достигаются для верховной власти тем легче, чем более находятся на виду все наиболее деятельные силы и люди нации, а это <…> лучше всего там, где энергичнее и свободнее происходит группировка нации на слои, корпорации, общества, в центре которых сами собою обозначаются наиболее способные и типичные представители национальной работы» (105). Лучшие люди «давно в каждой группе выбраны, проверены, давно привыкли практиковать свое право и исполнять свои обязанности. Они же и не “политиканы”, их не соблазнит легкая карьера парламентского болтуна. Таких людей есть о чем спросить и притом с уверенностью получить от них только “дело”, а не интриги. Когда страна так сложена, то возможны и земские соборы, а когда она дезорганизована внутренно, тогда все попытки выделить “лучших людей” в одно собрание — есть вредная и опасная мечта, которая действительно может создать только политиканский парламент, а никак не собрание нравственных представителей нации» (106).
Вообще, как мы уже упоминали, для Тихомирова развитый социальный строй есть лучшая опора монархии. Такой строй может быть только сословным. «Нация, — писал мыслитель, — <…> всегда распадается на слои, не одинаковые по условиям жизни, а потому представляющие известные различия и в своем быте, в своих привычках <…> Это распадение на слои не есть какое-либо “исчезающее явление, <…> а явление всегдашнее, вечное. Никогда это расслоение не было сильнее, нежели в настоящее время, когда культура значительно усложнилась в сравнении с предшествующими веками. <…> Прежде всякий социальный слой, как только он обозначался в своей отдельности и особенности, становился основой государственного строения. Он привлекался к служению государству на основании тех своих свойств, которыми мог быть государству полезен. С другой стороны, он, именно как слой, получал государственное о себе попечение. <…> Таким то образом “класс” — социальный слой — становился сословием. Сословие есть ничто иное, как государственно признанный и в связь с государством поставленный социальный слой». Беда современного состояния общества, по мнению Льва Александровича, в «разрыве государства и общественных слоев»: «Если теперь говорят о бессословности <…>, то это не значит, что государство не дает этому расслоению своей санкции, игнорирует его в своих политических настроениях». Это происходит потому, что «абсолютистская идея разобщила государство и общество. При своей претензии вобрать нацию в себя, новое государство в действительности стало лишь вне нации. <…> идея бессословности государства в обществе все сильнее расслаивающемся — принадлежит к числу больших опасностей современной жизни. <…> Последствие мы уже видим в том, что ныне уже классовые интересы становятся живее и упорнее, нежели не только государственные, но даже национальные» (107). Тихомиров подчеркивает, что возвращение государства к сословности «непременно произойдет», но «к сожалению, пока это намечается лишь только борьбой бунтом, партиями, рабочими союзами и т.п., вообще путем истощающих столкновений классов <…> народы, путем революции и борьбы, — сами ощупью сложатся в новый сословный строй. Это, конечно, весьма печально, потому что не дешево обойдется народам такое строение ощупью…» При государственном же направляющем руководстве процесс общественного расслоения сможет пройти мирно и без потерь, и здесь монархия должна преуспеть более других типов государственной власти. В свою очередь развитый «социальный строй» мог бы излечить монархию от абсолютистских искажений и прежде всего от гипертрофии бюрократии: «<…> идея сословного государства <…> состоит в том, чтобы естественные классы, естественные группы нации получили от государства делегацию его управительных функций во всех пределах компетенций этих групп; государство же при этом может и должно войти в свою нормальную роль верховного направления и согласования этих естественных групп, покинуть мелочную регламентацию их жизни, а тем избавившись тоже от бюрократического характера, столь невыгодно отличающего “общегражданский” строй повсюду, где он, на несчастье народов, пытается возникнуть» (108). Мыслитель даже полагал, что сословный строй будет способствовать более правильному и гармоничному развитию личности, ее более прочному общественному статусу (о чем, кстати, неоднократно говорил и Леонтьев): «Когда мы признаем <…> расслоение, то мы обязываем сословия известными службами, мы заботимся о целесообразном составе, развиваем нравственное сословное чувство. Когда мы признаем неравенство, мы придаем ему для всех полезный характер патронажа. Не признавая ничего такого, мы достигаем лишь того, что сильный давит слабого совершенно необузданно и бессовестно. <…> В обществе разумно расслоенном <…> каждый человек составляет частицу известной группы. <…> Посему каждый человек получает известное руководство от людей наиболее уважаемых. Мысль людей более выдающихся освещает мысль более слабых, менее развитых. <…> Общественное мнение направляется на обсуждение действительных потребностей личности» (109).
Много писал Тихомиров и об устройстве отдельных сословий. В частности, он считал необходимым сохранение, или в случае его вырождения — воссоздание, дворянства: «Если бы России оказалось нужным сословие служебное, а дворянство не могло им быть, или сословие землевладельческое, а дворянство и тут не проявляло бы должного умения, — то очевидно, что эти сословия могли бы сформироваться и заново, из других элементов» (110). Но в центре внимания мыслителя находились прежде всего новообразованные «классы», незамеченные государством, а потому не получившие статуса «сословий». Например, его сильно интересовал «рабочий вопрос». В одной из своих первых программных статей «Нужна ли нам фабрика?», отстаивая мысль, что «без капитализма не обойдешься», Лев Александрович одновременно выступал и за «государственное упорядочение частной промышленности», предполагающее улучшение условий жизни фабричных рабочих: «Государственный надзор и вмешательство может обеспечить рабочих от эксплуатации, то есть несправедливых притязаний хозяина, может создать надлежащее посредничество в спорных случаях, может предписать обязательную обстановку труда и т.д. Государство может систематическими мерами достигать обеспеченности фабричного населения посредством развития в нем собственности, поддержания прочных семей, учреждения пенсионов старикам и т.п. Все это, и многое другое, направленное к той же цели, не представляется даже особенно трудным, но лишь при том условии, чтобы государство имело дело с крупной промышленностью» (111). По сути, перед нами конкретизация одного из аспектов идеи Леонтьева о «законной организации труда и капитала». Тихомиров в 80-90-х гг. еще не дал своего развернутого толкования данной проблемы, но в начале ХХ в. она уже занимала в его публицистике одно из первых мест. Достаточно назвать такие его работы как «Рабочий вопрос и русские идеалы» (1902), «Рабочие и государство» (1908), «Рабочий вопрос.(Практические способы его решения)» (1909) и др. Рассмотрение этого пласта тихомировского наследия выходит за хронологические рамки нашего исследования, но все же, хотя бы в двух словах, основную его идею очертить нужно, ибо она непосредственно вытекает из корпоративистских построений мыслителя конца XIX в. Тихомиров активно пропагандировал необходимость государственного регулирования стихийного рабочего движения и создания рабочих профсоюзов в духе бисмаркова «государственного социализма», деятельность которых бы носила национально-созидательный, а не классово-разобщающий характер. Несомненно, что автор «Монархической государственности» являлся главным идеологом так называемой «зубатовщины». С самим С.В. Зубатовым он был знаком, по крайней мере, с 1896 г. (запись в дневнике от 15 декабря: «Был утром неожиданно Сергей Васильевич Зубатов» (112)), в архивном фонде Зубатова хранится тихомировская записка 1901 г. «О задачах русских рабочих союзов и началах их организации» (113). Позднее Лев Александрович консультировал по той же проблеме П.А. Столыпина, которому в одном из писем так излагал излюбленные свои мнения: «В политике и общественной жизни — все опасно <…> Понятно, что бывает <…> опасна и рабочая организация. Но разве не опасны были организации дворянская, крестьянская и всякие другие? <…> Вопрос об опасности организации для меня ничего не решает. Вопрос может быть лишь в том: вызывается ли организация потребностями жизни? Если да, то значит ее нужно вести, так как, если ее не будет вести Власть и закон, то поведут другие — противники власти и закона. Если государственная власть не исполняет того, что вызывается потребностями жизни, — она погрешает против своего долга, и за это наказуется революционными движениями. <…> благодаря возне с корпорациями — средние века п р о ж и л и (разрядка здесь и далее автора. С.С.) целую тысячу лет. Это значит, что труд был окуплен. <…> Раз навсегда, на веки вечные, ничего нельзя устроить. <…> Живут вечно только з а к о н ы жизни, а формы постоянно изменяются» (114). В этом письме очень хорошо выражен сам пафос творческого традиционализма.
Более всего в 90-е г.г. Тихомирова занимали проекты корпоративной организации интеллигенции. Он считал нездоровым явлением ее существование в виде некоего идейного «ордена», не связанного с реальной общественной жизнью. Образованный слой, по его словам, «не должен быть изолированным и замкнутым в себе, а разлит повсюду, как составная часть всех слоев и сословий, тесно с ними связанная. Его социальная роль — освещать жизнь, опыт, интересы всех социальных слоев и способствовать приведению их к единству. Он в каждом слое должен учиться у народа, должен представлять лишь высшее выражение сознания каждого слоя, и только этим путем способен выражать имеющееся в них национальное сознание. Для развития народной жизни нужна самостоятельная работа ума, чувства и опыта всей массы народа разных слоев и положений» (115). Исходя из собственного призыва к русским людям — «устраиваться в своем круге, в семье, общине, приходе, сословии» с тем, чтобы «высшие надстройки» формировались «при помощи сил, вырабатывающихся на нашей мелкой работе» (116), Лев Александрович в 1894 г. выступил с предложением о создании «сословия журналистов»: «<…> необходима организация журнального сословия, точное определение принадлежности к нему, установление соответственных прав и обязанностей» (117). По его мысли, такое сословие должно служить не «партиям», а «всей стране, всей нации». Оно обязано выражать не «интересы того или иного направления», а «интересы профессии», «поддерживать свое сословие на высоте его общественных задач в отношении умственном и нравственном» (118). Выборные органы «корпорации людей пера» ведали бы приемом в нее новых членов, отсеивая недостойных, распределением средств из ее денежного фонда и т.д. Надо заметить, что данный проект не встретил симпатий не только в либеральной среде, но и у таких близких Тихомирову людей как А.А. Киреев (119).
Синтетический характер мировоззрения автора «Монархической государственности» совершенно очевиден. Если процесс формирования идеологии творческого традиционализма иллюстрировать знаменитой гегелевской триадой, то его можно представить так: тезис — славянофилы, антитезис — Леонтьев, синтез — Тихомиров. Последний попытался соединить славянофильскую ставку на общественную инициативу (недаром так часты у него призывы к «самодеятельности» (120)) с леонтьевским корпоративизмом. Кроме того, он считал, что истинная монархия (самодержавие) не только допускает, но даже предполагает «комбинацию в управлении элементов аристократического и демократического». «Демократический элемент, столь ничтожный в роли верховной власти, мало способен и в роли высшего управления. Но он имеет свои незаменимые достоинства в деле управления низшего», ибо народные массы — «лучший судья» последствий применения той или другой государственной меры. Но «при господстве монархии <…> демократия допускается к управлению <…> не в состоянии толпы, а в состоянии организованных групп. Демократия при этом по возможности аристократизируется. Ее выразителями являются “лучшие люди”, представители социальных групп, а не простого численного большинства». Аристократия же «во многих отношениях <…> незаменима в области высшего управления», ибо она «представляет наиболее зрелую политическую и социальную мысль страны, ее опыт, ее традицию». Вместе оба эти начала, «демократия снизу, <…> аристократия сверху не допускают до узурпации правительственных органов» (121). Таким образом, мыслитель соединил в своей социально-политической теории и демократический, и аристократический варианты творческого традиционализма.
Как мы уже отмечали, в традиционалистском лагере при жизни Тихомирова не было в должной мере понято, что его доктрина имеет «завершающий» характер и наиболее подходит в качестве общей платформы для разных его направлений. Но в русском послереволюционном Зарубежье он уже воспринимался как главный теоретик монархической идеи. Даже весьма далекий от тихомировских идеалов Н.А. Бердяев признавал труды Льва Александровича «лучшим обоснованием идеи самодержавной монархии» (122). На них опирался и И.А. Солоневич в своей широко известной ныне «Народной монархии», и другие, менее знаменитые авторы (123).
Список литературы
1. Костылев В.Н. Лев Тихомиров на службе царизма: (Из истории общественно-идейной борьбы в России в кон. XIX — нач. XX вв.): Автореф. … канд. ист. наук. М.,1986. С. 17, 22-23.
2. Он же. Выбор Льва Тихомирова // Вопросы истории. 1992. № 6-7. С. 44.
3. Цит. по: Он же. Лев Тихомиров на службе… С. 8.
4. Русский консерватизм XIX столетия. Идеология и практика. М., 2000. С. 288, 340.
5. Там же. С. 387-388.
6. См.: Костылев В.Н. Лев Тихомиров на службе… С. 7.
7. Репников А.В. Консервативная концепция российской государственности. М., 1999. С. 44.
8. См.: Сергеев С.М. «Мои идеалы в вечном…» (Творческий традиционализм Льва Тихомирова) // Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М., 1998; Он же. Л.А.Тихомиров и лагерь русских традиционалистов в 90-е гг. XIX в. // Тихомиров Л.А. Христианство и политика. М., 1999. (Далее — Христианство и политика).
9. Тихомиров Л. Почему я перестал быть революционером. М., 1895. С. 27, 37.
10. См.: Костылев В.Н. Лев Тихомиров на службе… С. 8.
11. См.: Харуки Вада. Лев Тихомиров: его духовный мир в последние годы жизни (1913-1923). // Он же. Россия как проблема всемирной истории. М.,1999.
12. РГАЛИ. Ф.345. Оп.1. Ед. хр. 747. Л. 50-50 об., 51.
13. Там же. Ф. 290. Оп. 1. Ед. хр. 51. Л. 4 об.
14. Там же. Ф. 345. Оп. 1. Ед. хр. 748. Л. 60 об.
15. Там же. Ед. хр. 750. Л. 39 об.
16. ГАРФ. Ф. 634. Оп. 1. Ед. хр. 6. Л. 118 об., 119-119 об.,120.
17. Там же. Л. 176 об.
18. Там же. Л. 200 об.-201.
19. Это хорошо видно по письмам Тихомирова к Победоносцеву, недавно опубликованных нами. См.: Христианство и политика. С. 595-601.
20. См., напр.: Тихомиров Л.А. Петербургские адвокаты великой лжи // Русское обозрение (далее РО. — С.С.). 1896. №. 11 (Републикация: Христианство и политика).
21. ГАРФ. Ф. 634. Оп. 1. Ед. хр. 6. Л. 190.
22. Там же. Л. 80 об.
23. Тихомиров Л.А. Русские идеалы и К.Н. Леонтьев //Литературная учеба. 1992. 1-2-3. С.155.
24. ГАРФ. Ф. 586. Оп. 1. Ед. хр. 101. Л. 44 об. — 45 об.
25. РГАЛИ. Ф. 345. Оп. 1. Ед. хр. 746. Л. 5-5об.
26. Там же. Л. 5.
27. Там же. Ед. хр. 747. Л. 47- 47 об.
28. Тихомиров Л.А. Русские идеалы… С. 155.
29. Он же. Тени прошлого. М., 2000. С. 660.
30. Он же. Славянофилы и западники в современных отголосках // РО. 1892. № 10. С. 919-920.
31. Он же. Новое заявление славянофилов // РО. 1894. № 4. С. 917.
32. РГАЛИ. Ф. 95. Оп. 1. Ед. хр. 837. Л. 3 об.
33. Аксаков Н.П. Духа не угашайте! СПб., 1894. С. 2-3.
34. ГАРФ. Ф. 634. Оп. 1. Ед. хр. 6. Л. 105 об. — 106.
35. РГАЛИ. Ф.345. Оп.1. Ед. хр.747. Л. 50 об.
36. Тихомиров Л.А. Русские идеалы… С.155.
37. РГАЛИ. Ф. 345. Оп. 1. Ед. хр. 747. Л. 64 об.
38. Тихомиров Л.А. Тени прошлого. К.Н. Леонтьев // Литературная учеба. 1992. 1-2-3. С.140.
39. РГАЛИ. Ф. 345. Оп. 1. Ед. хр. 748. Л. 41 об.
40. Там же. Ед. хр. 749. Л. 23-23 об.
41. Тихомиров Л.А. Тени прошлого. К.Н.Леонтьев. С. 140.
42. Воспоминания Льва Тихомирова. М-Л., 1927. С. 371.
43. Там же. С. 397.
44. РГАЛИ. Ф. 290. Оп.1. Ед. хр. 51. Л. 3-4 об.
45. См.: Тихомиров Л.А. Тени прошлого. К.Н.Леонтьев. С. 149-150.
46. Он же. Русские идеалы… С. 153, 158.
47. РГАЛИ. Ф.345. Оп. 1. Ед. хр. 750. Л. 13-13 об.
48. Тихомиров Л.А. Тени прошлого. К.Н. Леонтьев. С. 140.
49. Он же. Почему я перестал быть революционером. С. 68-69.
50. Он же. Демократия либеральная и социальная. М., 1896. С. 89.
51. См.: он же. Тени прошлого. К.Н.Леонтьев. С. 140, 147.
52. Он же. Славянофилы и западники… С. 917.
53. Он же. К вопросу о свободе // РО. 1893. № 12. С. 958.
54. Он же. Славянофилы и западники… С. 917.
55. Христианство и политика. С. 34-35.
56. Тихомиров Л.А. Русские идеалы… С. 156.
57. Он же. Тени прошлого. К.Н. Леонтьев. С. 140.
58. Он же. Памяти Ю.Н. Говорухи-Отрока // РО. 1896. № 9. С. 357.
59. Христианство и политика. С. 308.
60. Там же. С. 313-314.
61. Тихомиров Л.А. Русское дело и обрусение // РО. 1895. № 4. С. 930.
62. Он же. Современные направления // РО. 1897. № 2. С. 1035.
63. Он же. Молодежь и ее учителя // РО. 1895. № 12. С. 979.
64. Он же. К вопросу о терпимости // РО. 1893. № 7. С. 381.
65. Воспоминания Льва Тихомирова. С. 232.
66. Он же. Демократия либеральная и социальная. С. 101, 21, 46-47.
67. Христианство и политика. С. 262.
68. Тихомиров Л.А. Что такое либерализм? // РО. 1894. № 7. С. 365.
69. Он же. Знамение времени. Носитель идеала. М.,1895. С.13.
70. Русское слово. 1895. № 1, 1 января. С. 1-2.
71. Тихомиров Л.А. Что такое Россия? // РО. 1897. № 4. С. 894, 900.
72. Христианство и политика. С. 33.
73. Тихомиров Л.А. Экономические задачи России // РО. 1894. № 1. С. 367.
74. Христианство и политика. С. 263.
75. Там же. С. 324-325.
76. Тихомиров Л.А. К вопросу о свободе. С. 965.
77. ГАРФ. Ф. 634. Оп. 1. Ед. хр. 6. Л. 104.
78. Тихомиров Л.А. Единоличная власть как принцип государственного строения. Нью-Йорк, 1943. С. 74. (Далее — Единоличная власть).
79. Там же. С. 99, 102-103.
80. Там же. С. 83, 104, 109.
81. Воспоминания Льва Тихомирова. С. 268-269.
82. Тихомиров Л.А. Демократия либеральная и социальная. С. 188.
83. Он же. Искания свободы // РО. 1893. № 3. С. 430, 438.
84. Он же. Конституционалисты в эпоху 1881 года. 3-е пересм. изд. М., 1895. С. 3.
85. Он же. Современные направления. С. 1035.
86. Он же. Что такое Россия? С. 891-892.
87. ГАРФ. Ф. 634. Оп. 1. Ед. хр. 6. Л. 192-194.
88. Христианство и политика. С. 302, 308-309.
89. РГАЛИ. Ф. 95. Оп. 1. Ед. хр. 837. Л. 6-6 об.
90. Тихомиров Л.А. Русские идеалы… С. 157.
91. Он же. Борьба века. 2-е изд. М., 1896. С. 30-32.
92. Там же. С. 49 -50, 52.
93. Там же. С. 28, 38, 50.
94. Там же. С.53, 38.
95. Христианство и политика. С. 297.
96. Тихомиров Л.А. Знамение времени… С. 14.
97. Единоличная власть. С. 126.
98. Там же. С. 81-83, 85-86.
99. Тихомиров Л.А. Знамение времени… С. 7.
100. Единоличная власть. С. 130.
101. Тихомиров Л.А. Из современных задач // РО. 1895. № 3. С. 445.
102. Репников А.В. Указ. соч. С. 50.
103. Единоличная власть. С. 95-96.
104. См.: Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. С. 541-548.
105. Единоличная власть. С. 108.
106. Тихомиров Л.А. Из современных задач. С. 443-444.
107. Единоличная власть. С. 105-107.
108. Тихомиров Л.А. Государственность и сословность // РО. 1897. № 5. С. 436.
109. Он же. К вопросу о свободе. С. 958-959.
110. Он же. Государственность и сословность. С. 430.
111. Он же. Нужна ли нам фабрика? // РО. 1891. № 1. С. 298, 307.
112. ГАРФ. Ф. 634. Оп. 1. Ед. хр. 6. Л. 68.
113. Там же. Ф. 1695. Оп. 1. Ед. хр. 19.
114. Там же. Ф. 102. Оп. Д-4, 1908. Ед. хр. 251. Л. 1об.- 2об.
115. Тихомиров Л.А. К вопросу об интеллигенции // РО. 1896. № 2. С. 993.
116. Он же. Задачи публицистики // Там же. 1897. № 3. С. 465.
117. Он же. Сословие журналистов // Там же. 1894. № 4. С. 951-952.
118. Он же. Еще об организации нашего сословия // Там же. 1894. № 12. С. 1049.
119. См.: ГАРФ. Ф. 634. Оп. 1. Ед. хр. 101. Л. 35-36об.
120. Тихомиров Л.А. Задачи публицистики. С. 465.
121. Единоличная власть. С. 109-110.
122. Бердяев Н.А. Царство Божие и царство Кесаря // Путь. Париж, 1925. № 1. С. 33.
123. См., напр.: Попандопуло В. Монархия и демократия // Русский временник. Париж, 1939. № 3. С.23-51.
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru
