Реферат: Политические программы эпохи московской централизации
Обращение его к Курбскому было вовсе неслучайным; сумев бежать от «царских немилостей» в Польшу (1564), последний в течение двух десятилетий выступал главным политическим оппонентом московского царя. Отсюда он направлял ему свои «епистолии», и здесь же была написана им знаменитая «История о великом князе московском», с целью «навредить кандидатуре Ивана Грозного на польский престол».19 В самом названии этого сочинения подчеркнуто неприятие Курбским акта «венчания» его на царство. Это была действительно «озлобленная летопись» - по верной характеристике А.С.Пушкина.
В своих сочинениях Курбский развивает теорию «мудрого советника». С этой целью он разграничивает самодержавие и самовластие. Первое представляет собой политический режим, в котором «самому царю достоит быти яко главе, и любити мудрых советников своих, яко свои уды». Самодержавный государь во всем следует указаниям своего синклита и без него не может «ничесоже устроити или мыслити». Члены синклита состоят в основном из бояр, хотя они допускаются и от «всеродных человек», т.е. дворян, мелкой шляхты, духовного чина. Но они входят в синклит лишь на правах лиц, коих Бог почтил особыми дарованиями, а не в качестве представителей своих сословий.
Для характеристики второго режима Курбский приводит слова старца Вассиана Топоркова, сказанные им якобы в ответ на вопрос Ивана Грозного: «Како бы могл добре царствовати и великих и сильных своих в послушестве имети?» Монах-иосифлянин стал внушать царю: «И аще хощеши самодержец быти, не держи собе советника ни единаго мудрейшаго собя, понеже сам еси всех лутчши. Тако будеши тверд на царстве и всех имети будеши в руках своих. И аще будеши иметь мудрейших близу собя, по нужде будеши послушен им». Сей «силлогизм сатанинский», по мнению Курбского, и подтолкнул царя перейти от самодержавия к самовластию, т.е. сделаться тираном, предаться «лютости» и «презлости». Таким образом, на иосифлянство возлагалась ответственность за трагическую метаморфозу московского самодержавия.
Столь же остро ставится вопрос о «писарях», т.е. бюрократическом аппарате царской власти. Для Курбского это прямые политические соперники боярского синклита. «Писари же наши русския, - пишет он, - имже князь великий зело верит, а избирает их не от шляхецкаго роду, ни от благородна, но паче от поповичев или от простаго всена-родства, а то ненавидячи творит вельможей своих...». Из рассуждений Курбского видно, что он строго различает понятия всеродства и всенародства. Всеродность означает принадлежность человека к тому или иному благородному сословию. Напротив, всенародность - это категория несвободного населения - холопы, челядь, т.е. те, кого в обиходе называли просто «рабы». Из их числа, как правило, формировался штат дворцовых слуг, отличавшихся особой преданностью монарху. Их влияние подчас затмевало возможности боярского синклита. Об этом говорит возникшая в те времена поговорка: «Не царь правит, но дьяк». Так что недовольство Курбского «писарями» было вполне оправдано.
Итак, по схеме боярина-утеклеца, московское самовластие («людодерство») воздвигалось на двух главных опорах: «писарях», т.е. дворцовой бюрократии, и иосифлянах - стяжательном монашестве. Безусловно, их роль была значительна, но не они все же определили сущность тогдашних политических процессов. Во всяком случае, Иван Грозный, не отвергая услуг этих группировок, счел более благоразумным опереться в борьбе за власть на совершенно новое, созданное им самим сословие служилого дворянства. Его примером позднее вдохновлялись и Петр I, и Сталин.
3. Политико-правовые идеалы раннедворянских публицистов. Среди тех, кто разрабатывал основоположения раннедворянской идеологии, в первую очередь должны быть названы имена Карпова и Пересветова, двух наиболее значительных публицистов московской эпохи. Оба они были сторонниками монархической власти, с которой связывали благополучие собственного сословия, однако надеялись как-то смягчить ее деспотические проявления, возлагая надежды прежде всего на «закон», на систему правовых мер и установлений.
а) Ф.И.Карпов (кон. XV в. - ок. 1545). Будучи видным дипломатом, Карпов имел возможность сравнивать различные государственные системы, оценивая их с позиций аристотелевской политологии.
Основой всякой власти он считает закон. Ссылаясь на учение Стагирита, русский мыслитель доказывает, что «всяк град и всяко царьство... управлятися имать от начальник в правде и известными законы праведными, а не тръпением», т.е. насилием. Там, где царит насилие, «обычаи святые и благие уставы разърушены, и в царствех, и в начальствех, во градех сожительство человек живет без чину». Законы необходимы потому, что человеческий род немощен и скорее поддается влечению чувств, нежели суду разума. Поэтому люди во все времена ограждали себя от «тръпения» законом: сперва «естественным», данным самой природой, затем - «моисеовым», ветхозаветным, и вот теперь, в последние времена, «благодатным», евангельским. «Сего ради законом быти нужда бе, - пишет Карпов, - да тех же страхом человеческия дерзость запретится и опасно будеть меж неключимых (негодных.) неповинство». Таким образом, для дворянского публициста всякая религия, в том числе христианская, выступает синонимом закона и изменяется по мере усложнения и совершенствования человеческого «сожительства», общества. Здесь отчетливо просматривается секуляристская тенденция, в полной мере выразившаяся в политической идеологии Ивана Грозного.
Очень серьезно относится Карпов к проблеме власти. Цари и правители, на его взгляд, должны, наподобие «гуслей игреца Давида», приводить к «согласию» своих подданных, добиваться «общей пользы». Для этого они должны, во-первых, «грозою закона и правды» усмирять «блудящих и врежающих грешник» и, во-вторых, побуждать «добрых подвластных... к добродетелей и добрым делом», действуя не полько «правдою», но и «милостью». Милость и правда - две стороны одной медали. «Милость бо без правды, - констатирует Карпов, - малодушьство есть, а правда без милости мучительство есть, и сиа два разрушают царьство и всяко градосожительство». В законе воплощается и кара, и награда, благодаря чему он выступает синонимом общественного блага.
б) И.С.Пересветов (перв. пол. XVI в.). По своим позициям близок к Карпову и публицист-воинник Пересветов. Большую часть жизни он провел в качестве наемника, служа то венгерскому королю Яну Заполе, то его противнику - чешскому королю Фердинанду I Габсбургу. Авантюрный склад характера привел его позднее к молдавскому господарю Петру IV, а от него он уже перебрался в Москву, надеясь сослужить «нововенчанному» царю Ивану Грозному. Жизненные треволнения и неудачи развили в нем наблюдательность и трезвое отношение к действительности. Он был широко эрудированным человеком, особенно в политических науках, и это отразилось в его трактатах-челобитных, которые он преподнес 8 сентября 1549 г. московскому самодержцу. Так его имя сохранилось в потомстве.
По своим убеждениям Пересветов - сторонник военной монархии. Его волнует судьба России, ее будущее, и он пытается на примере других стран, прежде всего Византии и Турции, понять, что необходимо для величия и процветания русского государства. Рассуждая о причинах падения Константинополя, он на первое место ставит чрезмерное возвышение боярства. Византийские вельможи, отмечает Пересветов, «исполнивше казны свои великим богатством... почали о том мыслить, как бы царя укротити от воинства, а самим бы со упокоем пожити». И они преуспели в этом: царь имеется в виду последний византийский василевс Константин Драгас) «велможам своим волю дал и сердце им веселил... а земля и царство плакало и в бедах купалося». Многие люди оказались в рабстве, и не стало больше смелых воинников: «В котором царстве люди порабощены, и в том царстве люди и не храбры и к бою против недруга не смелы: порабощенный бо человек срама не боитца, а чти собе не добывает...». Оттого греки и ослабели во всем, и «правду потеряли», и дали веру христианскую «неверным на поругание».
Все это позволило «умудриться» Магмету-салтану (Мухаммеду II), завоевателю Константинополя. Пересветова особенно привлекало то, что турецкий царь выше веры ставил «правду», т.е. закон, право («Бог любит правду лутчи всего»). В соответствии с этим принципом Магмет-салтан отменил во всех городах наместничества и установил «полатной суд» - единый для всех подданных. Судей он «оброчил» из своей казны, строго пресекая мздоимства и кражи. На царском жаловании находилось и его войско - «яны-чане», которое «с коня не сседает николи же и оружия из рук не испущает». Без сильного войска, заявляет Пересветов, невозможно ввести правду в государстве, избавить его от насилия вельмож; и, адресуясь непосредственно к Ивану Грозному, добавляет: невозможно утвердить «истинное христианское самодержавство».
Как видно, позиции Пересветова и Карпова совпадали; оба они считали, что государство держится не одной только верой, но и правдой. Пересветова не могла устроить апология веры у Филофея. «Коли правды нет, то и всего нет», - утверждает он. Но правды не бывает и без «грозы»: «А не мочно царю без грозы быти; как конь под царем без узды, тако и царство без грозы». В Московском царстве есть вера («красота церковная велика»), есть и гроза - власть царская. Нет лишь правды, нет закона, которым возвеличиваются царства. Устами некоего «Латынина» Пересветов так выразил свой взгляд на преобразования России: «Чтобы к той истинной вере христианской да правда турецкая, ино бы с ними ангели беседовали».
Можно не сомневаться, что Иван Грозный многое почерпнул для себя из наставлений авантюриста-воинника, тем более что они соответствовали его собственным представлениям о самодержавной власти.
4. От имени «ратаев»: защита крестьянских интересов. К началу XVI в. закабаление крестьянства на Руси принимает необратимый характер, и в этом равное усердие проявляют и бояре, и церковь, и зарождающееся дворянство. Ужасающее положение «ратаев» начинает обсуждаться в публицистике. Один из видных представителей московского нестяжательства Вассиан Патрикеев с тревогой констатирует: «Мы лее единаче сребролюбием и несытостию побежденыи, живущаа братиа наша убогиа в селех наших различным образом оскорбляем их, истязании неправед-ними обидяще их, и лесть (подать) на лесть и лихву (процент) на лихву на них налагающе, милость же нигде же к ним показуем; их же егда не возмогуть отдати лихвы, от имений их обнажихом без милости, коровку их и лошадку отъемше, самех лее с женами и детми далече от своих предел, аки скверных, отгнахом; неких же и князньскых власти предавше, истреблению конечному подложихом».36 Жестокость и произвол по отношению к крестьянству вынуждают последних спасаться бегством на «украины» - окраины государства, где возникают очаги всех позднейших народных выступлений.
Сознание необходимости «милости» к ратаям вызревает в умах многих прозорливых мыслителей. Среди них первое место принадлежит Ермолаю-Еразму (XVI в.), создателю ярких полемических сочинений, в том числе замечательного трактата «Благохотящим царем правительница и землемерие» («Правительница»), поданного им Ивану Грозному для проведения социальных реформ. В своем послании к царю он писал, что труд его «ненавидящим и ругающимся многим яко огненное оружие явитца, смыслы их пожигая».
Главная забота Ермолая-Еразма - это «благоугодие земли» и «умаление насильства». Он с живым состраданием описывает нужды и бедствия русских землепашцев, задавленных «различными работными играми», оброками, «серебром», «ямскими собраниями» и т.д. И это несмотря на то, что на них, их труде держится сила и мощь государства. «В начале же всего, - разъясняет мыслитель-книжник, - потребни суть ратаеве; от их бо трудов есть хлеб, от сего же всех благих главизне - Богови в службу безкровная жертва хлеб приносится и в тело Христово претворяется. Потом же и вся земля от царя и до простых людей тем трудом питаема». Для облегчения их участи автор предлагает заменить все поборы и повинности на один натуральный налог в виде пятой части урожая. При этом он прибегает к своего рода «географическому» аргументу; у всех народов каждый отдает своему царю или владыкам часть того, что производит: кто золото и серебро, тот золото и серебро; кто скот и плоды земли - тот скот и плоды земли. И нигде не стараются разорить народ, чтобы не ослабить государство. На Руси же все иначе. Земледельцев мучают из-за денег, которые поступают в царское распоряжение и даются на раздачу для обогащения вельможам и воинам, а вовсе не для необходимости. Между тем, замечает Ермолай-Еразм, у нас не родится ни золото, ни серебро, нет и обилия скота, но зато «благоволением Божиим» произрастает жито «на прокормление человеком». А потому «достоит убо и дань у ратаев царем и велможам всем имати от жит притяжаниа их пятая часть, яко же Иосиф вь Египте учреди».
Помимо этого в «Правительнице» предлагалось привести военную службу дворян в строгое соответствие с размерами их земельных угодий, для чего правительство должно было осуществить всеобщее «землемерие». Ермолай Еразм полагал, что таким образом удастся поднять роль дворянского сословия и избавить от «лихвы» крестьян.
Не остается без рассмотрения и проблема богатства. Его происхождение Ермолай-Еразм связывает исключительно с насилием «властвующих». Честным трудом богатства не нажить, разве что то немногое, что «кому Господь от земли утворшеся или от плодов земных или от умножениа скота подает». А так - или насилие, или кража: «аще кто не может насильством отъяти что у кого, ни инеми коварствы к себе ничего же отлучити, труда же блаженнаго в работе не хощет стяжати и тем внити в царство Божие, но от дьявола отягчен леностию души своей на погубление и шед украдет...». Но и насильник тоже вор, ибо присваивает себе чужой труд. Если богатство есть кража, значит всякий богатый - это антихрист, в нем нет любви Божьей. В словах Ермолая-Еразма легко различимы нотки извечного крестьянского анархизма, столь часто вздымавшего Русь на кровавые бунты.
5. Царский путь развития московского самодержавства: Иван Грозный (1530-1584). Обилие политических программ, возникших в первый период царствования Ивана Грозного (от венчания на царство до учреждения опричнины), свидетельствует о том, что ни одно сословие русского общества не было удовлетворено существующим положением дел и жаждало решительных перемен в государственном устройстве. При этом каждое из них тянуло на свою сторону, сковывая действия власти.
Иван Грозный находит выход в учреждении опричнины - нового надсословного органа, развившегося в служилое дворянство. Этим он ограждает себя как от княжат и бояр, так и от «государева двора», тормозивших проведение реформ. Полемика с Курбским помогает ему выработать новую концепцию «вольного самодержавства», основу которой составила идея о родстве русских князей с римским императором Августом.
Первая формулировка этой идеи принадлежала Спиридону-Савве (втор. пол. XV- нач. XVIв.), монаху-книжнику, жившему в княжение Василия III. В своем послании к нему он называл московского государя «вольным самодержцем и царем», заявляя о происхождении Рюрика от Пруста, родственника Августа кесаря. Сочиняя эту легенду, Спиридон-Савва прежде всего стремился пресечь попытки папской курии «приняти» Русскую землю «в единачство и согласье римские церкви», прельщая Василия III обещанием «короновать в християнского царя» и «учинити» московского митрополита патриархом. За всем этим стоял определенный политический интерес: римский папа хотел руками московитов расправиться с неугодной ему Турцией. Учение Спиридона Саввы позволяло отвергнуть претензии католической иерархии (кстати, ничуть не ослабевавшие и позднее!) и самостоятельно определять статус великого московского князя. Не случайно оно вошло в чин «венчания на царство» Ивана Грозного, предопределив тем самым общее направление развития идеологии московского самодержавства.
Идеи Спиридона-Саввы запечатлелись на всем строе политического сознания Ивана Грозного. Вот он со всей безапелляционностью заявляет шведскому королю Юхану III: «...нам цысарь римский брат и иныя великия государи, а тебе тем братом назватися не возможно по тому, что Свейская земля тех государств честию ниже...». Признаком ущербности государства для него служит соучастие во власти «людей», т.е. представителей разных сословий. Английскую королеву Елизавету I Иван Грозный упрекает за то, что она, несмотря на высокий титул, пребывает в «девическом чину», поскольку властью в ее государстве распоряжаются «мимо» нее, «и не токмо люди, но мужики торговые», купцы. «Власть многих», на его взгляд, подобна женскому неразумию: «аще крепки, аще и храбры, аще и разумни, но обаче женскому безумию подобии будут, аще не под единою властию будут».
В своей теории самодержавства Иван Грозный во многом повторяет аргументацию Иосифа Волоцкого (незря «Просветитель» волоцкого игумена был его настольной книгой!), заменяя лишь «нечестивых еретиков» на «строптивых» бояр и попов. От вмешательства последних в государственные дела во все времена разрушались царства -такова ключевая посылка адресата Курбского. Отметая обвинения в бессмысленном истреблении «сильных во Израиле», т.е. членов Избранной рады, он убежденно заявляет: «Нигде же бо обрящеши, еже не разоритися царству, еже от попов владому». Вспомни, обращается он к Курбскому, когда Бог избавил евреев от рабства, разве он поставил над ними священника или многих управителей? Нет, он дал им единого царя - Моисея, священствовать же приказал не ему, а брату его Аарону, но запретил последнему заниматься делами «людскаго строения». Стало быть, «не подобает священиком царская творити». Иван Грозный приводит и другой пример из ветхозаветной истории: «Егда же Илия жрец взя на ся священство и царьство, аще сам праведен бяше и благ, но понеже от обоюду припадшу богатству и славе, како сынове его Офни и Финеес, заблудиша от истинны и како сам и сынове его злою смертью погибоша, и весь Израиль побежден бысть и кивот завета Господня пленен бысть до дни Давыда царя». К этому же, на его взгляд, могло привести и правление протопопа Сильвестра с Адашевым, забывшим, что не только «отцу нашему целовали крест и нам, еже кроме наших детей иного государя себе не искати», но и что еще «во внешних писаниях древних речено есть, но обаче прилично? Царь бо царю не кланяется; по единому умершу, другий обладает»». Иными словами, место царя наследственно, и оно не может быть занято никем другим, разве что человеком царского рода. В этом состоит суть «царского правления», самодержавства.
Постулировав неприемлемость совластия священства и Царства, Иван Грозный излагает свое представление о духовном чине. Ни священники, ни иноки не могут быть «мирскими домодержцами»; их дело - не политика, а спасение. В монастырях все должно быть по равенству; здесь недопустимо никакое принижение другого: «Ведь коли ровно, ино то и братьство, а коли не ровно, которому братьству быти, ино то иноческаго жития нет!» По словам царя, неравенство в монастырской среде чуждо христианству -«то Махметова прелесть», идет от ислама. Это только в мусульманской вере, кто кем уродился, тем и пребудет во веки. Не может быть между иноками неравенства: «Ино то ли путь спасения, что в черньцах боярин бояръства не състрижет, а холоп холопства не избудет? Да како апостолово слово: шесть еллин и скиф, раб и свобод: вси едино есть о Христе»? Да како едино, коли боярин по старому боярин, а холоп по старому холоп?». Это явный выпад против иосифлянства, строившему монастырскую жизнь на сохранении сословного неравенства.
Другое свойство духовного чина - смирение. Иван Грозный относит евангельскую заповедь о «биении ланит» не к царству, а только к священству. Духовный чин должен смиряться даже перед бесчестием; царство же неподсудно. На обвинение Курбского в «гордости» и «славолюбии» он отвечает: «И аще убо царю се прилично: иже биющему в ланиту обратити и другую? Се убо совершеннейшая заповедь? Како же царство управити, аще сам без чести будет? Святителем же сие прилично. По сему разумей разньства святительству с царством». Таким образом, заповеди Христа обязательны для церкви, но не ими движется воля монарха. Логика политики отличается от «богомыслия» веры. Христос учит спасению души, но ничего не говорит об укреплении власти. Его сила - милосердие и прощение; власть же держится на страхе и обуздании. Царь требует от своих подданных не веры, а послушания, ибо если ему «не повинуются подовластные, и никогда же от междоусобных браней престанут». И в этом перед ним равны и священники, и простые люди.
В рассуждениях московского самодержца все направлено на секуляризацию политической идеологии, придание ей мирскости и свободы. Для него неприемлема идея божественного предстательства, возвышающая царей до богоподобия. Иван Грозный отходит от подобного византинизма, который характеризует политическую философию Курбского. С его точки зрения, это, во-первых, «еллинское блядословие» и, во-вторых, «навацкая ересь». «Еллинское блядословие» - потому что только древние греки «равно Богу уподобляли Апполона, Дия, и Зефея и иных множайших и прескверных человек». «Навацкая ересь» - потому что подобно еретику Навату бояре и попы ставят царя «выше естества человеческаго», т.е. хотят видеть в нем существо совершенное и безгрешное. Иван Грозный против обоготворения царя, для него он такой же, как и все остальные люди. «Аще бо и перфиру ношу, но обаче вем се, яко по всему немощию подобно всем человеком, обложен бо есмь по естеству, а не яко лее вы мудръствуете, выше естества велите быти ми...», - пишет он Курбскому.
В человеческой сути самодержца - оправдание и царских прегрешений. Он творит суд и наказание, но как человек, облеченный наследственной властью, а не присваивая себе суд Божий. Гроза его применима только к изменникам; благонравные же подданные достойны милости и кротости. Хочешь не бояться власти - твори благо, советует Иван Грозный. Он впервые в русской политической мысли выдвигает идею об ответственности государя за благо народа, его «жительство» и «устроение»: «На род же крестьянский мучительных сосудов не умышляем, но паче за них желаем противо всех враг их не токмо до крови, но и до смерти пострадати».
В оценке Ивана Грозного едва ли возможно единогласие: слишком масштабно выявилась его личность в творении и добра, и зла. Царь обрушил на страну тягчайшую «грозу», чтобы искоренить непорядки в суде и защитить «правду». Но вряд ли справедливо утверждение, что на практике его деяния вылились в террор, сравнимый «разве что с монгольским игом». Все же от созданной им опричнины пострадало преимущественно боярское сословие, активно боровшееся за децентрализацию и сохранение удельной системы. Она совершенно не затронула крестьянство, составлявшее подавляющую часть населения страны. Конечно, это не оправдывает жестокостей времени правления Ивана Грозного, но он не был Батыем на своей земле, и созидал не «царство террора», а Русское государство.
Список литературы
Замалеев А.Ф. Учебник русской политологии. СПб. 2002
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://nicbar.narod.ru/
