Реферат: Крушение Польши
Никакой помощи Польша не получила, польская армия была разгромлена. Французские дивизии, подошедшие к линии Зигфрида, замерли в бездействии.
30 сентября на КП командующего 2-й группой армий генерал Жорж дал указание отвести французские войска с позиций, занятых в предполье линии Зигфрида. 3-4 октября это отступление было осуществлено и французские войска укрылись за укреплениями линии Мажино. 16 октября немцы начали выдвижение своих частей и вышли на франко-германскую границу, но дальнейшие наступательные действия не предпринимали. Так закончилось это наступление французских войск, которое должно было свидетельствовать о якобы подлинных намерениях Франции и Англии оказать помощь гибнущей Польше.
Каковы же были причины бездействия и пассивности французского командования? Современники и историки единодушны в том, что на франко-германском фронте соотношение сил было в пользу французской армии. По данным западно-германского исследователя Б. Мюллер-Гиллебранда, немецкая группа армий «Ц», на которую возлагалась оборона на западе Германии, была развернута в составе 31 2/3 дивизий. С началом войны она была усилена соединениями резерва и к 10 сентября насчитывала 43 2/3 пехотных дивизий. Из этого количества около 16 дивизий находились в 5-й армии, которая была сосредоточена по границе с Голландией, Бельгией и Лоюксембургом. На франко-германской границе протяженностью в 483 км находилось две немецко-фашистские армии, в которых имелось 24 дивизии. По-существу в группе армии «Ц» не было танков.
Сам Гамелен утверждал, что французская армия в начале сентября располагала 85-ю соединениями. Для наступления в Сааре можно было использовать 40 дивизий.
Докладывая на заседании военного комитета 8 сентября, Гамелен сообщил, что французское командование располагает большими резервами, в том числе: 70 полками резерва артиллерии (по словам Гамелена, «единственная в своем роде группировка, каких не имеется ни в одной другой стране»), 40 пулеметными, 36 батальонами танков. На Нюрбергском процессе В. Кейтель и А.Йодль в своих показаниях говорили, что в 1939 г. верхмат не мог вести войну на два фронта. Германские историки и мемуаристы единодушно утверждают, что наступление французской армии в сентябре 1939 г. могло поставить Германию на грань катастрофы и, во всяком случае, изменить ход начавшейся второй мировой войны.
Уже после окончания второй мировой войны, оправдываясь за отказ Франции оказать существенную помощь Польше, Гамелен в письме к военному историку полковнику Гутару писал, что французская армия не могла предпринять операции по прорыву линии Зигфрида, поскольку не имела в начале сентября тяжелой артиллерии и боеприпасов к ней. По мобпланам артиллерийские части прорыва могли сосредоточиться на фронте лишь на 20-й день мобилизации. Гамелен считает, что он не мог идти на риск штурма линии Зигфрида без соответствующей артиллерийской поддержки. Утверждения французского главкома встречали серьезную критику историков. Во-первых, многие исследователи считают, что французский генеральный штаб преувеличивал мощность линии Зигфрида. Во-вторых, вызывает удивление тот факт, что тяжелая артиллерия находилась до мобилизации далеко от зоны наиболее вероятного ее использования.
Военные историки приходят к заключению, что решительные действия французских войск на франко-германском фронте могли бы принести успех. Генерал А.-М. Шассен в своей «Военной истории второй мировой войны» пишет: «С момента объявления войны французская армия имела шансы прорваться через линию Зигфрида в то время, как главные силы германской армии были заняты в Польше». Такого же мнения придерживается Ж. Шастене. «Если бы в тот период, когда все подлинно боеспособные силы врага были задействованы в Польше, мы сумели бы предпринять широкое наступление с целью отрезать Рурский бассейн от остальной Германии, успех этой операции был весьма вероятен».
Трудно, безусловно, безоговорочно утверждать, что наступление армии в Сааре привело бы к поражению Германии. События в Польше развивались стремительно, и слабое сопротивление польской армии германскому нашествию было очевидно. Но, несмотря на быстротечность военных действий в Польше, существовала прямая целесообразность наступления французской армии.
Совершенно очевидно, что если правительства Англии и Франции не использовали благоприятную стратегическую обстановку и не предприняли активных боевых действий против фашистской Германии, то в основе подобных решений лежали политические мотивы. Генерал Бофр, рассматривая действия командования французской армии в период польской кампании верхмата, приходит к выводу, что «в политических установках следует искать причины полнейшей бездеятельности войск нашего Лотарингского фронта».
В советской историографии сложилось мнение, что Англия и Франция не помогли Польше потому, что она лежала на пути фашистской Германии на Востоке, что они готовы были демонстрировать свою пассивность, чтобы убедить руководство третьего рейха, что продолжение агрессии в сторону Советского Союза не встретит с их стороны противодействия. Для такой точки зрения имеются основания, и она может быть принята в качестве научной гипотезы.
Заключение советско-германского пакта о ненападении поколебало позиции сторонников сговора с Германией на антисоветской основе, хотя надежды на такой сговор все же оставались. 16 сентября в телеграмме в НКИД полпред СССР во Франции Я.З.Суриц отметил, что французское командование бережет силы армии, но делает предположение, что эти силы «охотно были бы поставлены в расположение любой антисоветской коалиции».
Гитлер и его окружение легко разгадали замыслы Англии и Франции. Они были уверены, что западные союзники не предпримут каких-либо активных действий против Германии. На этом строились все расчеты фашистского руководства. 28 августа начальник генерального штаба сухопутных войск генерал Ф. Гальдер сделал интересную запись в своем дневнике следующего содержания: «Фюрер не обидится на Англию, если она будет вести мнимую войну». Через три дня накануне начала войны Гальдер вновь записывает: «Фюрер спокоен... он рассчитывает на то, что французы и англичане не вступят на территорию Германии».
Поражение Польши ухудшило стратегическое положение Англии и Франции. Они лишились единственного союзника на Востоке, с которым были связаны договорными обязательствами. Германия на какое-то время устранила вероятность ведения войны на два фронта. Оккупировав польскую территорию, гитлеровская Германия получила дополнительные сырьевые и промышленные ресурсы для продолжения войны против англо-французской коалиции. Вооруженные силы третьего рейха, получившие опыт ведения войны, начали подготовку операции на Западе.
Англо-французские союзники потерпели крупное политическое поражение. Они показали всему миру подлинную цену своих «гарантий» союзному государству. Нейтральные страны Западной Европы, которые тяготели к англо-французскому блоку, потеряли доверие к политике Англии и Франции. Быстрый разгром Польши обострил страх перед гитлеровской агрессией в малых странах, правящие круги которых пытались лавировать между воюющими державами, но в их политике усилилась тенденция к сближению с фашистской Германией.
Нападение нацистской Германии на Польшу не было неожиданностью для советского руководства. Советско-германский пакт от 23 августа 1939 г. и секретный протокол к нему решили судьбу Польши, разделив ее на «сферы интересов» Германии и СССР.
В секретном дополнительном протоколе указывалось, что линия, разделяющая сферы интересов Советского Союза и Германии будет проходить по рекам Нарев, Висла и Сан. Вопрос о существовании независимого польского государства должен быть решен позднее по согласованию сторон, «в порядке дружественного обоюдного согласия».
Конечно, это была тайная сделка Сталина и Гитлера. Советское руководство понимало, что раздел Польши вызовет осуждение мирового общественного мнения, неблагоприятно скажется на авторитете и престиже СССР в мире. Вероятно, в силу этих причин, Москва предпринимала попытки до поры до времени замаскировать истинную сущность германо-советского соглашения и его антипольскую направленность, и создать за рубежом мнение, что Советский Союз не помышляет о вторжении своих войск на польскую территорию и, более того, готов оказать своему соседу реальную помощь в случае возникновения военного конфликта.
Отвечая на вопросы сотрудника газеты «Известия» 27 августа 1939 г., маршал К.Е. Ворошилов отметил, что на переговорах военных миссий СССР, Франции и Англии не затрагивался вопрос об оказании помощи Польше сырьем и военными материалами. «Помощь сырьем и военными материалами является делом торговым, - заявил нарком обороны, - и, для того, чтобы давать Польше сырье и военные материалы, вовсе не требуется заключение пакта взаимопомощи и тем более военной конвенции». Это заявление народного комиссара обороны СССР было воспринято в дипломатических кругах как выражение официальной позиции советского правительства, готового оказывать Польше материальную помощь, несмотря на советско-германский договор от 23 августа 1939 г.
Как пишет в своих воспоминаниях министр иностранных дел Польши Ю. Бек, 2 сентября состоялась встреча с советским полпредом в Варшаве Н. Шароновым. В ходе беседы советский дипломат заявил, что СССР готов предоставить Польше возможность приобретать в России необходимые ей материалы, в том числе и военного назначения. Такой демарш советского полпреда в Варшаве вызывает удивление. Трудно представить, что Шаронов предложил помощь Польше по своей инициативе. Совершенно очевидно, что, заключив соглашение с Гитлером о разделе Польши, готовя ввод частей Красной Армии на польскую территорию, Сталин не стал бы предоставлять помощь Польше. Сталин крайне враждебно относился к Польше. «Уничтожение этого государства в нынешних условиях означало бы одним буржуазным фашистским государством меньше! - говорил Сталин в беседе с Г. Димитровым в начале сентября.
Надеяться Варшаве на советскую помощь было бессмысленно. 5 сентября польский посол В. Гжибовский был принят Молотовым. Он затронул вопрос о товарообороте между СССР и Польшей, а также о снабжении Польши военными материалами и о транзите военных материалов из других стран через советскую территорию в Польшу. Молотов заверил, что торговые соглашения между СССР и Польшей, заключенные 19 февраля 1939 г. будут выполняться советской стороной. «Что же касается поставок из СССР в Польшу военных материалов, а также их транзита через СССР из других стран, то это маловероятно в данной международной обстановке, когда в войне уже участвуют Германия, Польша, Англия и Франция, а Советский Союз не хочет быть втянутым в эту войну на той или на другой стороне и должен, в свою очередь, принимать меры по обеспечению себя нужными военными материалами и вообще по обеспечению своей внешней безопасности», - такой ответ Молотова означал категорический отказ помочь Польше.
После развязывания войны в Европе Москва в течение двух недель не делала каких-либо официальных заявлений, свидетельствовавших об отношении СССР к начавшейся войне. Такое положение порождало в политических кругах европейских стран различного рода предположения и догадки о внешнеполитическом курсе СССР. 7 сентября по просьбе французского посольства заместитель наркома иностранных дел С.Лозовский принял Ж. Пайяра. Беседа носила общий характер, но было заметно, что французский дипломат стремился получить ответы на некоторые «деликатные вопросы», выяснить позицию СССР в связи с начавшейся войной. Пайяр посетовал, что СССР и Франция будто бы оказались в «противоположных лагерях». Лозовский, подчеркивая нейтральную позицию СССР, не согласился с мнением французского дипломата и заявил, что «наши страны находятся в разном положении, но не в противоположных лагерях».
Из различных источников Париж и Лондон получали сведения о вероятном разделе Польши между Советским Союзом и Германией, о возможном вводе частей Красной Армии на польскую территорию.
9 сентября поверенный в делах Франции в Москве Пайяр телеграфировал в МИД Франции, что Советский Союз намерен ввести свои войска в Польшу. «Следует опасаться, - писал он, - что советское правительство отныне стремится реализовать за счет Польши и Балтийских государств территориальные преимущества, которые, по всей вероятности, могли быть обещаны СССР в качестве компенсации в ходе переговоров Сталина с Риббентропом».
В телеграмме в Москву Я. З. Суриц 10 сентября сообщил, что в Париже «больше всего толков и тревог вызывает позиция СССР». Полпред отмечал также, что заметна явная растерянность в тех кругах, которые с симпатией или сочувствием относились к СССР.
11 сентября один из сотрудников канцелярии министра иностранных дел, действуя, вероятно, по поручению Ж.Бонне, в беседе с 1-м секретарем полпредства СССР Н.И.Бирюковым, спросил, насколько достоверны слухи о предстоящем вступлении Красной Армии в Западную Украину. В правительственных кругах Франции, безусловно, обсуждался вопрос о действиях французской дипломатии в случае участия СССР в разделе Польши.
Генеральный секретарь МИД Франции А. Леже в беседе с американским послом У. Буллитом 7 сентября заявил, что французское правительство считается с возможностью оккупации Красной Армией части Польши и в этом случае «гарантия, данная Польше, будет, естественно, и против СССР». Более того, этот высокопоставленный чиновник дал понять американскому дипломату, что если СССР нападет на Польшу, то Париж и Лондон будут рассматривать эти действия «как акт войны» против Франции и Англии.
Однако в правительстве Франции возобладала более взвешенная и осторожная точка зрения.
16 сентября премьер-министр Э. Даладье, ставший 13 сентября одновременно и министром иностранных дел, направил следующую инструкцию французским представителям за границей: «Пока существует возможность эволюции советской политики и СССР сохраняет позиции между двумя блоками воюющих держав, мы должны не противодействовать такой позиции».
Боевые действия верхмата развивались стремительно. Сопротивление польской армии было сломлено. 8 сентября германские немецко-фашистские войска окружили польские силы восточнее Варшавы и вышли на линию Львов, Владимир-Волынский, Брест, Белосток, продвинувшись восточнее линии, определенной секретным протоколом к советско-германскому договору от 23 августа 1939 г. Польские войска еще оказывали сопротивление в Варшаве, в крепости Модлин и в некоторых других пунктах, но организованная оборона польской армии рухнула. В этих условиях советское правительство приняло решение осуществить ввод частей Красной Армии и в восточные районы Польши.
Берлин с самого начала военных действий в Польше был заинтересован, если не втянуть СССР в войну на стороне Германии, то подтолкнуть его к осуществлению ввода частей Красной Армии на польскую территорию. Уже 3 сентября 1939 г. Риббентроп предложил СССР ускорить ввод советских войск в Польшу. 10 сентября германский посол в Москве Ф. Шуленбург телеграфировал в Берлин, что Москва выжидает более благоприятного момента, когда Польша в результате действий верхмата будет «разваливаться на куски». В ночь на 17 сентября Шуленбург был в Кремле у Сталина, который согласовал с германским послом заявление советского правительства в связи с вводом частей Красной Армии. По настоянию Шуленбурга из советского документа было исключено упоминание о германской агрессии и о германской угрозе населению Западной Белоруссии и Западной Украины.
17 сентября в 3 часа ночи заместитель народного комиссара по иностранным делам В.П. Потемкин вызвал польского посла В. Гжибовского и зачитал ему ноту советского правительства. В этом документе говорилось, что война выявила внутреннюю несостоятельность польского государства, которое фактически распалось. В результате военного поражения Польша превратилась в удобное поле для всяких случайностей и неожиданностей, могущих создать угрозу для СССР. Кроме того, указывалось в ноте, советское правительство решило ввести свои войска в восточные районы Польши и взять под свою защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии. Текст ноты с препроводительным письмом Молотова был разослан послам и посланникам государств, имеющих дипломатические отношения с СССР. В письме содержалось сообщение о решении Советского правительства проводить политику нейтралитета. Одновременное принятие решения о вводе частей Красной Армии в Польшу и о нейтралитете СССР в начавшейся войне имело принципиальное значение, поскольку подчеркивало, что советская военная акция в Польше имеет ограниченный характер и не означает вступление Советского Союза в войну.
Вступление советских войск на польскую территорию было тщательно подготовлено. В начале сентября народный комиссариат обороны и генеральный штаб Красной Армии осуществили ряд мер по повышению боевой готовности войск. В приграничных округах проводились сборы командиров запаса, осуществлялось развертывание частей и соединений по штатам военного времени, на советско-польской границе создавалась группировка войск, усиленная танковыми частями, для осуществления планируемой операции. Позднее в советской историографии ввод частей Красной Армии получил название «освободительного похода». Однако современники воспринимали эту акцию правительства СССР как военную операцию на территории враждебного государства. В центральных газетах за 19-21 сентября публиковались сводки о военных действиях Красной Армии в Польше, в которых указывалось, что советские войска «отбрасывали» части польской армии, разоружали польские части, брали в плен польских военнослужащих, захватывали военные трофеи.
В период действий Красной Армии в Польше с германским командованием были согласованы рубежи продвижения советских войск, на некоторых направлениях для установления контактов с командирами частей верхмата направлялись советские офицеры связи. 18 сентября было подписано германо-советское коммюнике о действиях советских и германских войск в Польше. В этом документе говорилось, что действия советских и германских войск «не преследуют какой-либо цели, идущей вразрез с интересами Германии или Советского Союза и противоречащей духу и букве пакта о ненападении». Коммюнике подчеркивало, что задача советских и германских войск состоит в том, чтобы «восстановить в Польше порядок и спокойствие, нарушенное распадом польского государства и помочь Польше переустроить условия своего государственного существования».
Вступление Красной Армии в восточные районы Польши вызвали многочисленные комментарии во французской прессе. Общественное мнение Франции было встревожено. Многие французы считали, что проводимая Москвой акция свидетельствует о предварительном сговоре СССР и Германии о разделе Польши, об углубленном советско-германском сотрудничестве. В письме к В.П. Потемкину от 18 октября Я.З. Суриц писал: «Утвердилась уверенность (в политических кругах Парижа. - И.Ч.), что наша интервенция в Польше была заранее согласована с Германией и находится в неразрывной связи с пактом о ненападении».
Однако оценки, касающиеся ввода частей Красной Армии в Западную Украину и Западную Белоруссию, не были единодушными. Некоторые политические деятели делали «логический вывод»: Франция вступила в войну во имя защиты союзной Польши, Советский Союз «напал» на Польшу, следовательно, СССР вступил в войну на стороне Германии, и Франция должна объявить войну Советскому Союзу. Польское правительство пыталось воздействовать на правительства Франции и Англии и побудить их к решительным действиям против СССР. Министр иностранных дел Польши Ю. Бек сообщил в Париж и Лондон, что его правительство рассчитывает на твердую позицию Франции и Англии по отношению к Советской России. Польский посол в Париже Ю. Лукасевич выяснял позицию Франции в отношении намерения польского правительства объявить «состояние войны» с СССР. Правительство Даладье, однако, проявило осмотрительность и отвергло предложения экстремистов. Лукасевичу было указано, что объявление войны Советской Россией «поставило бы в исключительно трудное положение Париж и Лондон, которые хотят избежать осложнений и не смогут последовать за польским правительством».
18 сентября премьер-министр Франции Э. Даладье пригласил на беседу советского полпреда Я.З. Сурица. Глава французского правительства заявил, что в действиях СССР в Польше «он усматривает кричащее противоречие с ранее объявленным нейтралитетом». Далее Даладье сформулировал ряд вопросов, которые он просил передать в Москву. Беседа свидетельствовала о желании главы французского правительства разобраться со сложившейся ситуацией и выяснить намерения советского руководства.
19сентября в пространной телеграмме в Москву Суриц писал:»Что касается реакция на нашу интервенцию в Польшу, то уже сейчас с известной долей уверенности можно сказать, что французское правительство никаких «выводов» сейчас не делает и будет занимать выжидательную позицию». По мнению полпреда, французы «будут крепко цепляться за объявленный нами нейтралитет и будут избегать всего, что способно нас из него вывести».
19 сентября Даладье в телеграмме в Москву обязал Пайяра попросить встречи с Молотовым и спросить объяснения последних акций советского правительства. Предлагалось также в осторожной форме задать главный вопрос: вступление советских войск в восточные районы Польши имеет целью оказать покровительство этническому меньшинству населения или же СССР стремится получить особую позицию при последующем решении всей польской проблемы? Молотов не принял Пайяра. Беседу с ним вел В.П. Потемкин. Заместитель наркома иностранных дел заметил французскому дипломату, что цели советской политики достаточно разъяснены официальными заявлениями правительства СССР. «Мне не известно, - заявил далее Потемкин, - сочтет ли оно (советское правительство - И.Ч.) вообще необходимым давать кому бы то ни было объяснения по поводу своей внешней политики. Политика СССР вполне самостоятельна, правительство отчитывается в ней только перед своим народом». Столь резкий ответ, необычный в дипломатической практике, не был случайным.
26 сентября, в телеграмме советскому полпреду в Лондоне И.М. Майскому, В.М. Молотов изложил основы внешнеполитического курса СССР в сложившейся военно-политической обстановке в Европе и дал указания изложить эти положения английскому правительству. Нарком иностранных дел подчеркнул, что «СССР остался и думает остаться нейтральным в отношении войны в Западной Европе». Судьба Польши, указывалось в телеграмме, зависит от многих факторов и противоречивых сил, учесть которые в настоящее время невозможно. Молотов подчеркнул, что принципы внешней политики СССР остаются прежними. Что касается советско-германских отношений, то они определяются пактом о ненападении и последующими опубликованными документами.
На следующий день в телеграмме полпреду СССР в Париже Молотов обязал Сурица изложить французскому правительству советскую позицию в соответствии с указаниями Майскому. Далее в телеграмме говорилось: «...Прошу при встрече с Даладье заявить, что в Москве оскорблены тоном его вопросов, которые напоминают допрос, недопустимый обычно в отношениях с равноправными государствами».
Позиция советского правительства была обозначена четко и категорично: Москва не намеревалась обсуждать польскую проблему с Францией или Англией. Все вопросы, касающиеся судьбы Польши, правительство СССР собиралось согласовывать лишь с Берлином.
