Научная работа: Подход к болезни болеющей личности
XIX в. освободил медицину от страха смерти, интегрировав смерть в технический и концептуальный ансамбль, где она обрела свои специфические характеристики и фундаментальную ценность опыта. Смерть стала тем, что угрожает и подвергает опасности разрушения живую силу жизни. «В ХУШ веке болезнь одновременно была и природой и контрприродой, так как она располагала упорядоченной сущностью, но своей сущностью угрожала природной жизни». С XIX в. «болезнь начинает играть роль микста между жизнью и смертью». То есть именно с XIX в. болезнь может быть проанализирована на двух уровнях. С одной стороны, болезнь есть переход от жизни к смерти, и этот подход известен со времен античности. С другой стороны, «человек умирает не потому, что заболевает, а заболевает именно потому, что может умереть. И под хронологической связкой жизнь – болезнь – смерть проведено другое отношение, внутреннее и более глубинное, то, что связывает жизнь и смерть, чтобы в избытке освободить знаки болезни».
Другими словами, смерть – это ставшая возможной болезнь жизни. «Смерть открывает для дневного света черный ящик тела: неясная жизнь, ясная смерть, самые старые воображаемые ценности западного мира перекрещиваются здесь в странной бессмысленности, являющейся самим смыслом патологической анатомии… Медицина XIX в. неотступно сопровождалась этим абсолютным оком, которое превращало жизнь в труп и обнаруживало в трупе хрупкую поврежденную прожилку жизни». Поэтому труп становится идеальным пациентом, исчезает само существо болезни. Медики исследуют органические ткани, казуальную детерминацию, анатомические и физиологические феномены. «Болезнь теперь – лишь некоторое сложное движение тканей в реакции на раздражающую причину: именно в этом – сущность патологии». Появляется медицина страдающих органов, надолго исчезает болеющий и страдающий человек. «Отныне медицинский взгляд будет направлен только на пространство, заполненное формами сочетания органов. Пространство болезни, без остатка и смещения, есть то же самое, что пространство организма. Воспринимать болезнь – есть некоторый способ воспринимать тело». Поэтому распространенные «заклинания» – «лечить больного, а не болезнь» – не имели под собой объективной почвы даже в начале XX века, что логически обосновывает М. Фуко.
Раскрывая диалектику нормирования и индивидуализации, М. Фуко не страшится парадоксов. С одной стороны, процедуры власти в дисциплинарном обществе, описываемом автором, предполагают вычленение нормы и приведение к норме. Таким образом, не антитеза «дозволенное – запрещенное» и освещающий ее закон, но упорядочивающая и усредняющая власть нормы становится основой социальных практик.
С другой стороны, определенным условием социального порядка становится понижение порога индивидуализации власти, а ее носители, для лучшего контроля и подчинения все более индивидуализируются. Результатом данного процесса принудительной индивидуализации становится индивидуальное вышколенное тело, которое порождает вышколенную душу. Дисциплинированная душа, в свою очередь, изнутри сковывает тело дисциплиной. «Душа – результат и инструмент политической анатомии; душа – тюрьма тела».
Последние работы М. Фуко «История сексуальности», «Пользование наслаждениями», «Забота о себе» продолжают анализ эволюции закономерностей целительства. За привычным стилем исторического повествования мы с удивлением обнаруживаем новые концептуальные акценты, новые понятия, а главное – резкий поворот к исследованию человека как носителя страстей, влечений, желаний, побуждений и смыслов. Так, в работе «Пользование наслаждениями» он пишет:» Чего стоит упорство в познании, если оно направлено на приобретение знаний, а не на самообретение… познающего субъекта? В жизни бывают моменты, когда вопрос о том, можно ли мыслить иначе, не так, как ты воспринимаешь, становится настолько важен, что, не решив его, вообще невозможно продолжать видеть и мыслить».
В процессе накопления этического опыта, считает М. Фуко, складывается человеческая субъективность как власть над собой, как самоотнесенность и взаимоотнесенность между мыслями и поступками. Тем самым знание, власть и самость выступают как три главные и взаимопересекающиеся онтологии, три разные формы бытия субъекта. Каждой из них соответствует свой вопрос: Что я могу знать? Что я должен делать? Что есть я сам и каким могу быть? Историчность связок между моментами этого триединого смысла каждый раз как бы заново порождает мысль, устремляющуюся на структурирование необъятного жизненного материала. Следовательно, «смерть» человека не состоялась, а его жизнь гораздо ярче предстала как поле собственных решений, выборов, ответственности и смысла. На передний план вышло индивидуальное «право на жизнь, на тело, на здоровье, на счастье, на удовлетворение потребностей, право, – по ту сторону всех и всяческих притеснений и «отчуждений» – обнаружить то, что мы есть, и то, чехМ мы можем быть».
Так М. Фуко приходит к идее исследования «техник для себя», главным вопросом которой становится вопрос о способах, которыми субъект конституирует себя в качестве объекта возможного знания о себе. «Можно было бы сказать, что история «заботы о себе» и «техник себя» это только способ писать историю субъективности, отмечает М. Фуко, – писать, однако, не через разделы между сумасшедшими и не-сумасшедшими, больными и небольными,… но через установление и трансформации в нашей культуре некоторых «отношений к себе», с их технической оснасткой и эффектами знания». Другими словами, М. Фуко пытается проанализировать, как преодолевается пропасть между социумом в форме знаний, техник, практик, институтов и личностью, подчеркивая, что настоящее время привнесло другое отношение между ними. Теперь это не отношение подчинения или «выделывания» человека определенными механизмами и под определенные цели социума, а такие формы, с помощью которых человек сам делает себя субъектом того или иного опыта. Отсюда призыв к тому, чтобы рассматривать жизнь как «произведение искусства», как формирование установки,…«относиться к себе и своему опыту как исследованию себя и тех форм, которые обладают властью над нами в силу того, что они нам вменены, которые нас «определяют», или, позволяя себе игру слов, «о-пределивают», от которых, стало быть, мы зависим и которые задают нам поле нашего возможного опыта».
Болезнь как конфликт между сознанием и подсознанием
К началу XIX в. окончательно утвердилось представление о том, что человеческое тело и его функции можно полностью описать в терминах физики и химии, а идеал медицины – превращение в инженерную науку по обслуживанию тела, о чем речь шла выше при анализе взглядов М. Фуко. - Подобный физико-химический подход к проблеме здоровья и болезни отделяет, как и традиционный дуализм, «дух» от «тела» и позволяет точно диагностировать только заболевания, имеющие органические отклонения или анатомические изменения. Позиции этой механистической ло своей сути парадигмы сказались на отвлечении внимания от психологических факторов, от смысловой составляющей болезни и сосредоточении на физических, органических процессах, происходящих при заболевании. Однако уже в этот период звучат призывы обратить внимание на то, что важна не сама по себе болезнь, а то, что при этом происходит с человеком, • как он понимает свою болезнь и что ему удается по этому поводу сделать. «Важно не то, какой болезнью болен человек, но – кто болен, кто безумен, кто поражен эпилепсией или разбит параличом».
В научной психологии впервые проблемой формирования болезни в аспекте ее смысла для самого больного заинтересовались психоаналитики.
Открытие З. Фрейдом нового структурного компонента психики – бессознательного, внесло существенный вклад в изучение природы заболеваний. Его теория сделала возможным серьезное рассмотрение психологически продуцируемой болезни. З. Фрейд фиксирует огромное количество случайных, на первый взгляд, действий, результатом которых являются телесные повреждения. «Они выражают нечто, чего в них не подозревает действующий субъект и что он обычно не собирается сообщать, а оставить при себе. Таким образом, они играют роль симптомов», часто служа ценными указаниями для диагностики заболевания, а главное – отыскания смысла этого заболевания. Поэтому все феномены, отнесенные З. Фрейдом к ошибочным и случайным действиям, могут быть сведены к «действию вполне подавленного психического материала, который, будучи вытеснен из сознания, все же не лишен окончательно способности проявлять себя». Так, применение метода свободных ассоциаций позволило реконструировать неосознаваемые индивидом процессы, которые можно вывести на уровень осознания и связать с возникновением соматического заболевания. З. Фрейд подробно описывает этот метод. Больному предлагают сосредоточиться на своей болезни и попытаться сообщать врачу все без исключения мысли, которые приходят ему в голову. Обычно пациент после некоторого сопротивления начинает рассказывать о своих идеях, обычно характеризуя их как бессмысленные или неважные. Главное на этом этапе – заставить пациента отказаться от критики по поводу приходящих мыслей. Тогда «можно получить психический материал, который явно примыкает к взятой в качестве задачи болезненной идее,… дает возможность заместить болезненную идею какой-либо новой, вполне гармонирующей с остальным содержанием психики».
Еще один аспект фрейдовской теории освещает механизм исчезновения истерических физиологических симптомов после того, как под гипнозом пациенты выражают вытесненные эмоции. Эти истерические симптомы, предположил З. Фрейд, были необычной физиологической реакцией на эмоциональное напряжение, которые по той или иной причине оказывались неприемлемыми или невыносимыми и оттого исключались из сознательной сферы. «Смысл симптома кроется в его связи с переживанием больного. Чем индивидуальнее выражен симптом, тем скорее мы можем ожидать восстановления этой связи. Затем возникает прямая задача найти для бессмысленной идеи и бесцельного действия такую ситуацию в прошлом, в которой эта идея была оправданна, а действие целесообразно», – так описывает З. Фрейд смысловую нагрузку симптома.
З. Фрейд первым обратил внимание на феномен «Krankheitsgewinn», то есть на то, что заболевание может давать ряд преимуществ болеющему человеку. В так называемом первичном преимуществе заболевания находит отражение стремление избежать конфликта. Некоторые больные реагируют на непереносимые переживания потерей сознания. Вторичное же преимущество связано с определенными «льготами», получаемыми извне, например, со стремлением избежать необходимости поиска выхода из трудного положения.
Развитие знания относительно влияния эмоций на органические процессы в тех органах, которые не управляются сознательно, тесно связано с именем американского физиолога У. Кэннона. Его идеи родились на основе изучения физиологических эффектов гнева и страха. У. Кэннон определил, что организм отвечает на чрезвычайные ситуации определенными адаптационными изменениями в общей физиологической структуре, продемонстрировав, что эмоциональные состояния активизируют физиологические функции, призванные подготовить организм к той ситуации, о которой сигнализируют эмоции. «Страх или гнев стимулируют кору надпочечников, вследствие чего адреналин активизирует углеводный обмен таким образом, что начинает усиленно выделяться сахар для поддержания энергии. Кровяное давление и циркуляция крови изменяются так, чтобы кровь поступала к тем органам, которым, возможно, предстоит борьба. Одновременно ассимиляционные и резервные функции, такие, как пищеварение или усвоение, подавляются, организм не может позволить себе подобной роскоши». Следовательно, и У. Кэннон вслед за З. Фрейдом видит смысл заболевания в противоречии, разворачивающемся на соматическом уровне.
Первым аналитиком, обратившим внимание на психологические аспекты органического заболевания, был Георг Гроддек. В своих работах «Книга об Оно», «Мир человека» и «Неизвестная Самость» он предлагает теорию, основанную на его опыте анализа заболеваний сердца, рака и других серьезных нозологии. Согласно предложенной Г. Гроддеком теории психосоматических отношений, человек не живет своей собственной жизнью и имеет мало общего со своей судьбой. Фактически проживается Оно, которое, с точки зрения Г. Гроддека, есть соединение фрейдовского Ид с мудростью юнгианского коллективного бессознательного. Это Оно решает, когда будет рожден человек, когда ему предстоит умереть, чем он будет болеть. «Болезнь часто является лишь средством избежать чего-то неприятного и защитой от чего-то невыносимого… Любая болезнь имеет определенный смысл для страдающего, она осознанно или неосознанно преднамеренна и она может быть исцелена путем обнаружения этого намерения, этого смысла». Расширяя таким образом концепцию истерической конверсии, Г. Гроддек признает, что наличие болезни позволяет больному защититься от непереносимых раздражителей среды, то есть смысл болезни есть конфликт между недифференцированной психосоматической инстанцией и окружающим миром.
Вильгельм Райх в своей ранней работе «Анализ характера» выдвинул предположение, что телесные напряжения часто представляют собой способ выражения привычных эмоциональных состояний и проявляются в виде мышечной «брони», с помощью которой человек защищается от собственных неодобряемых обществом инстинктов или от противостоящего окружения. Такие черты характера, как амбициозное поведение, прикрывающее неадекватность, высокомерие, скрывающее проблемы Я, действительно защищают личность, но имеют серьезный недостаток – они сохраняются без различий независимо от irx уместности в данной ситуации. Кроме того, они изолируют индивида от внешних стимулов, он становится менее восприимчивым к повторному образованию адекватной защиты. Будучи амбивалентными, такие характеристики формируются в основном в раннем детстве. В другой работе «Функция оргазма» В. Райх указал на два важных момента. Во-первых, расстройства характера представляют собой специфическую форму невроза, несмотря на то, что они могут не сопровождаться «симптомами» в формальном смысле и часто причиняют больше беспокойства окружающим, чем самому человеку. Во-вторых, все неврозы имеют свой корень в характере, то есть в осуществленных Эго приспособлениях к инстинктам, а также к окружающему миру.
Однако результаты научных экспериментов З. Фрейда, его учеников и последователей не были восприняты медиками. С одной стороны, предложенные объяснения патогенеза заболеваний не укладывались в дуалистическую и в основном механистическую парадигму медицины. С другой стороны, специфическая терминология психоанализа, в частности постоянное использование сексуальной тематики, также не способствовали развитию психосоматического направления, по крайней мере в Европе.
Франц Александер подвергает критике Г. Гроддека и других пионеров психосоматической медицины, выделяя истерические конверсивные реакции и адаптивные изменения вегетативных функций, вызываемые одной причиной – эмоциональными напряжениями. Он и его коллега из чикагского Института психоанализа определили и описали конфликтные модели, характерные для определенных болезней, проявляющихся у различных типов личностей. Результаты были сфорхгулированы в виде векторной теории, основаш'ой на представлениях об общих направлениях конфликтных импульсов, заложенных в самих заболеваниях. Ф. Александер определил эти векторы, во-первых, как желание объединить, получить, принять; во-вторых, как желание исключить, удалить, отдать, расходовать энергию для нападения или совершения чего-то или для нанесения вреда; в-третьих, как желание сохранить, накопить. Так, при эссенциальной гипертонии «чаще встречающийся психологический паттерн поведения проявляется в подавлении свободного выражения неприязни, ощущаемой по отношению к другим людям, из-за желания быть любимым. Такие пациенты, пишет Ф. Александер, похожи на «бурлящий, но запертый вулкан, заполненный не имеющими выхода враждебными и неприязненными эмоциями. В юности такие люди могли быть забияками. Однако с возрастом они замечают, что отталкивают от себя людей своей мстительностью, и, как следствие, подавляют свои неприязненные эмоции».
Многие пациенты Ф. Александера демонстрировали психологические особенности, характерные для их болезни, но не у всех, кто имел одинаковые характерологические черты, развивались одинаковые органические симптомы. Поэтому Ф. Александер сделал вывод о том, что наличие одних только психологических особенностей не обусловливает развитие болезни. Следовательно, должны существовать какие-то другие, факторы. К ним были отнесены уязвимость органа и специфические психологические особенности, названные впоследствии икс-фактором. Однако так называемая двойная причинность, т.е. конституциональная или приобретенная уязвимость органа и характерный эмоционально-конфликтный паттерн поведения существуют задолго до болезни. Третьим условием, пусковым механизмом болезни выступает ситуация-ускоритель, влияющая на пациента, которая представляет собой случайный поворот событий в его жизни, мобилизующий центральный конфликт, приводя к разрушению психологической защиты организма.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8
