Курсовая работа: СССР и Франция после Мюнхена
Для политических деятелей, дипломатов и публицистов было очевидно, что франко-германское сближение, декларируемое официальным Парижем как путь к укреплению мира в Европе, по своей сути является продолжением мюнхенской политики сговора с Гитлером. «29 сентября в Мюнхене, 6 декабря в Париже - две даты, знаменующие торжество гитлеровской политики, два надгробных камня над погребенным принципом коллективной безопасности!» - так квалифицировал политическую сделку Ж.Бонне с И.Риббентропом полпред СССР во Франции Я.З.Суриц.
Советское руководство справедливо считало, что франко-германское сближение создает новый расклад сил в Европе. Во французской прессе усилились нападки на СССР. «Начинается, по-видимому, артиллерийская подготовка возможного дальнейшего соглашения с Германией, - писал в советское полпредство в Париже М.М.Литвинов 31 декабря, - Бонне... заранее решает, что неизбежным элементом такого соглашения будет ликвидация в той или иной форме пакта с СССР, а может быть, и с Польшей».
Однако в возникшей ситуации для НКИД СССР были некоторые неясные моменты. В письме к Я.З.Сурицу 10 декабря нарком иностранных дел писал: «Трудно, однако, допустить, чтобы Гитлер без всякой компенсации согласился и на германо-французскую декларацию, которую, вероятно, клянчил у него Бонне... Приходится поэтому думать, что определенная компенсация со стороны Франции, и весьма солидная, составляет предмет секретной части переговоров или даже секретного соглашения». Через несколько дней Литвинов вновь обратил внимание полпреда на необходимость выяснения тайной сути соглашения Бонне Риббентроп. «Чем больше я думаю о значении франко-германской декларации, тем больше усиливаются мои недоумения относительно той компенсации, которую за это получила Германия, - писал в письме к Я.З.Сурицу нарком. Трудно допустить, что поездка Риббентропа и декларация, которые Гитлером расцениваются на вес золота, являются бесплатным даром или имеют целью лишь укрепить внутреннее положение Даладье-Бонне. Я думаю, что ответ приходится искать в области не каких-либо формальных соглашений, а каких-то секретных заверений и обещаний, полученных Риббентропом от Бонне, который мог их дать даже без ведома правительства или, по крайней мере, всех членов кабинета». Литвинов был опытным дипломатом и правильно усмотрел в переговорах Бонне с Риббентропом те моменты, которые стороны до поры до времени не хотели делать достоянием гласности.
Но секреты никогда не остаются вечными. Кроме того германские правящие круги были заинтересованы в «утечке» информации, которая могла бы дискредитировать позицию Франции. В Берлине настойчиво распространяли сведения, что на переговорах в Париже Франция отказалась от своих интересов в Восточной Европе и обязалась не препятствовать деятельности рейха в этом регионе. В этом, возможно, состояла отгадка благожелательного отношения Берлина к переговорам Риббентропа с Бонне. Опытный дипломат, бывший посол Франции в Москве и Берлине Р.Кулондр в своих воспоминаниях писал: «Если Гитлер идет на отказ рейха от Эльзаса и Лотарингии, то он это делает, безусловно, не за наши красивые глаза и, вероятно, замышляет какие-то проекты на Востоке, тем самым надеясь завоевать наше доброжелательное отношение».
У Ж. Бонне была разработана своя линия внешней политики, которую он настойчиво претворял в жизнь. Министр считал целесообразным отказаться от системы альянсов, которые связывают Францию со странами Центральной и Восточной Европы, укрепить союз с Англией и обеспечить развитие франко-германских отношений. Одной из целей этой политики было ослабление, а при удобном случае, и ликвидация франко-советского договора о взаимопомощи, как реального препятствия для распространения германской экспансии на восток. Р.Жиро отмечал, что Бонне и его сторонники надеялись увидеть германо-советскую дуэль, ибо, по их мнению, «эти две державы неизбежно столкнутся из-за польского или балканского конфликтов».
Идея о неминуемом движении германской экспансии в восточном направлении получила в политических кругах Франции после подписания франко-германской декларации новый импульс. Во французской печати высказывалось мнение, что на переговорах в Париже Бонне согласился предоставить Германии «свободу рук на Востоке». Правда, Ж.Бонне позднее пытался опровергнуть франко-германский сговор о «свободе рук на Востоке». Но министр иностранных дел Германии И.Риббентроп решительно утверждал обратное. В июле 1939 г., когда явственно обозначилась угроза германской агрессии против Польши, французское правительство по дипломатическим каналам заявило о своих намерениях оказать поддержку Варшаве. Германский министр направил Ж. Бонне личное письмо, в котором он обвинял французское министра в отказе от соглашений, достигнутых в Париже в декабре 1938 г. Риббентроп утверждал, что Бонне на переговорах признал Восточную Европу сферой интересов Германии. Париж, писал германский министр, должен «со всей решительностью отвергнуть раз и навсегда вмешательство Франции в сферу германских жизненных интересов».
Неслучайно в Париже вновь всплыла на поверхность надежда реакционеров всех мастей о возможности «благословенной войны» между СССР и Германией. «В этой связи, - писал Суриц, особенно популярна версия о «Дрангнах Остен», версия о предоставлении Германии свободы действий и свободы рук на Востоке. В конечном счете при этом, естественно, имеется в виду предоставление свободы действий против СССР. В том, что теперешние властители Франции вкупе с их английскими коллегами не прочь были бы разрешить все спорные и «проклятые» вопросы за счет СССР, конечно, нет и ничего принципиально нового».
Желание французских политиков увидеть пожар войны на востоке Европы отчетливо просматривается в документах, рожденных в различных инстанциях Франции. 15 декабря французский посол в Берлине Р.Кулондр направил в Париж письмо об основных направлениях германской политики. «Установление добрых отношений с Францией, - писал посол, - отвечает в настоящее время общему желанию в Германии... Что касается «партии» (имеется в виду фашистская партия - И.Ч.), то ясно, что они хотели бы использовать соглашение с Францией прежде всего для того, чтобы прикрыться на Западе в предвидении акций в других направлениях. Стремление к экспансии третьего рейха на восток мне кажется действительно очевидным, как и его отказ, во всяком случае в настоящее время, от каких-либо завоеваний на западе; одно вытекает из другого». Информацию посла подтверждал и французский военный атташе в Германии полковник А. Диделе. В донесении, направленном в Париж 10 января 1939 г., указывалось, что при анализе политических и стратегических планов германского руководства «следует рассматривать как наиболее вероятную гипотезу: экспансия на Восток... и прикрытие на Западе». Такая информация встречалась в правительственных кругах Франции с явным удовлетворением и, безусловно, оказывала влияние на предложения различных инстанций по выработке внешнеполитического курса.
22 января начальник генерального штаба военного морского флота адмирал Ф. Дарлан разработал соображения о стратегии Франции. «Мы должны прежде всего сохранить нашу империю, все остальное имеет второстепенное значение... Если Германия не будет поддерживать требования Италии, мы должны позволить ей свободно действовать в восточном направлении». Увязнув на Востоке, полагал адмирал, Германия на длительное время откажется от действий на Западе.
По свидетельству Ж. Даридана, занимавшего до войны ответственный дипломатический пост, в комиссии сената по иностранным делам 27 января 1939 г. один из членов внес предложение о ликвидации обязательств Франции по отношению к странам Восточной Европы с тем, чтобы «способствовать установлению в этой части Европы нового соотношения сил, которое могло бы быть началом германо-советского конфликта». Далее уже сам Даридан замечает, что «эти предложения, реалистические при холодном расчете, принимались во внимание многими».
Москва располагала сведениями о тайных замыслах французского правительства Я.З.Суриц в начале февраля 1939 г. информировал НКИД о своих контактах с видными политическими деятелями Франции. Так, в доверительной беседе министр колоний Ж. Мандель сообщил, что Ж.Бонне готовит свой официальный визит в Берлин, целью которого является попытка «убедить Гитлера, что Франция не собирается ему в чем-нибудь мешать на Востоке». Имея такую информацию советское руководство понимало, что Франция и Англия охотно поднимут шлагбаум для германской агрессии против СССР.
Однако несмотря на похолодание в советско-французских отношениях, Москва могла заметить, что французская дипломатия стала проявлять интерес к контактам с Советским Союзом. Правда, дело не доходило до прямых и конкретных предложений по восстановлению порушенных Мюнхеном связей. Но зондаж, который предпринимали французские дипломаты в этом отношении, их благожелательные суждения о возможности и желательности франко-советского сотрудничества говорили о том, что на Кэ д'Орсе существует серьезные опасения усиления позиций Германии в европейских делах и имеются сторонники нормализации отношений с СССР. Интересная беседа состоялась 21 декабря 1938 г. Я.З.Сурица с французским министром экономики Р. Патенотром. Француз заявил, что он и его друзья - «сторонники тесного сотрудничества с СССР», обеспокоены за судьбу советско-французских отношений. В своей информации в НКИД полпред отмечает, чтоб Патенотр зондировал позицию Москвы в отношении советско-французского пакта. По мнению французского министра, расторжение договора «было бы равносильно катастрофе для Франции». Ответ Сурица был ясен и категоричен. СССР всегда расценивал советско-французский пакт о взаимопомощи как один из элементов коллективной безопасности. Сложившаяся ситуация не дает полного представления о позиции Франции в настоящее время, «неясно, что скрывается за франко-германской декларацией». Я. З.Суриц выразил удивление, что французское правительство, члены которого выдают себя за сторонников франко-советской дружбы, допускает ежедневные нападки на СССР. Полпред подчеркнул, что его страна «никому насильно своей дружбы не навязывает» и дал понять, что улучшение советско-французских отношений зависит от реальных шагов Парижа.
Ж. Бонне приходилось лавировать, чтобы не потерять поддержку в различных политических кругах Франции. Более того, глава французского внешнеполитического ведомства делал заявления, которые должны были свидетельствовать о его лояльном отношении к СССР. 26 января Ж.Бонне выступил в палате депутатов с обзорным докладом о внешней политике Франции. Коснувшись кратко отношений с СССР, министр напомнил, что между двумя странами существует договор о взаимопомощи. «Необходимо покончить с легендой, - заявил Бонне, - что наша политика якобы уничтожила обязательства, которые мы взяли на себя на востоке Европы на основе договоров с СССР и Польшей. Эти обязательства по-прежнему существуют, и они должны по-прежнему выполняться, как это предполагалось при их подготовке». На следующий день после выступления Ж.Бонне в парламенте временный поверенный в делах Франции Ж. Пайяр в беседе с В.П.Потемкиным зондировал позицию Советского Союза. Он спросил, остается ли СССР верным своим обязательствам, вытекающим из франко-советского пакта. Ответ замнаркома был утвердительным: «...Сам Бонне заявил в своем последнем выступлении в палате, что Франция по-прежнему считает себя связанной договорным и отношениями с Польшей и СССР. При таких условиях, естественно, французский пакт сохраняет в наших глазах свою силу». Выступление французского министра в парламенте, демарш Ж. Пайяра позволили М.М. Литвинову в телеграмме в советское полпредство в Лондоне констатировать, что западные державы начинают понимать иллюзорность надежд на восточное направление гитлеровской агрессии. «Это побудило Бонне заявить о действенности франко-советского пакта», - отметил нарком.
В начале февраля в Москву прибыл новый посол Франции Э. Наджиар. 9 февраля он нанес визит заместителю наркома иностранных дел В.П. Потемкину. Во время беседы посол сообщил, что перед своим отъездом из Парижа он имел встречу с президентом Франции, премьер-министром, председателем палаты депутатов и рядом других политических деятелей. Все они, по словам Наджиара, высказались за франко-советское сотрудничество. Правда, французский дипломат не отрицал, что в политических кругах Парижа «существовало и до сих пор держится отрицательное отношение к сотрудничеству Франции с СССР». После этих слов посол поспешил сделать оговорку: «Было бы весьма прискорбно, если бы в Москве переоценили значение этого факта и преждевременно сделали бы из него свое заключение». Наджиар подчеркнул, что сам он является искренним сторонником развития и укрепления франко-советских отношений. В ответ на заверения посла В.П.Потемкин сказал, что «если он ставит задачей поддерживать и развивать сотрудничество Франции с СССР, он может рассчитывать встретить в Москве полное содействие». Но в то же время заместитель наркома иностранных дел заметил, что реальная политика Парижа не способствует улучшению советско-французских отношений. «Судя по французской прессе, а также по выступлениям некоторых политических деятелей Франции, безразличное отношение французского правительства к прежним союзникам и друзьям в Центральной и Восточной Европе отнюдь не случайно. Союзный договор с Польшей, сотрудничество с Малой Антантой, франко-советский пакт признаются уже как будто пройденным этапом внешней политики Франции, едва ли не достоянием истории». Французский посол почувствовал, что его заверения о необходимости франко-советского сотрудничества не отвергались, но были приняты весьма прохладно.
Такая позиция советской дипломатии была обоснованной. Нарком иностранных дел в письме в советское полпредство в Париже писал: «...Мы в свое время предлагали западным державам свое сотрудничество, в котором, как показали события, они были более заинтересованы, чем мы. Мы готовы и впредь к действительному сотрудничеству, если оно угодно другим, но мы можем обходиться и без него, и поэтому гнаться за ним не будем». 22 февраля Э. Наджиар имел беседу с М. М. Литвиновым. В телеграмме в Париж посол сообщил, что нарком иностранных дел подчеркнул приверженность советского правительства идее коллективной безопасности, но Москва не может продолжать курс на осуществление этой идеи, поскольку ни Франция, ни Англия фактически не поддержали советские инициативы. Однако, продолжал Литвинов, Советский Союз остается сторонником мирной политики, несмотря на то, что после Мюнхена международная обстановка ухудшилась. По свидетельству Наджиара, нарком просил посла довести до сведения премьер-министра и министра иностранных дел Франции, что советское правительство готово сотрудничать
с Францией по обеспечению мира в Европе. В Москве видели двойственность в политике французского правительства, колебания в определении курса в международных отношениях и очевидное желание Парижа играть на двух столах: искать взаимопонимание в Берлине и сохранять какие-то связи с Советским Союзом в качестве противовеса в отношениях с Германией. Осложнения между двумя державами проявлялись в политической и экономической областях.
После заключения советско-французского договора о взаимопомощи 1935 г., как в СССР, так и во Франции возникли надежды на широкое сотрудничество в области экономики, в том числе в производстве военной техники. Советско-французская торговля занимала весьма скромное место во внешнеэкономических связях обеих стран. В 1938 г. Советский Союз экспортировал во Францию товаров на 9,5 млн.руб. и импортировал продукцию Франции на сумму 6,2 млн.руб. Франция занимала по объему торгового оборота 5-е место среди других иностранных партнеров СССР. В торговом обороте Франции СССР занимал 13 место.
Официальные представители СССР и Франции неоднократно заявляли о намерениях своих стран расширить торгово-экономические связи. Однако реализованы эти намерения не были. В связи с ограниченными экспортными ресурсами советские торговые организации не могли удовлетворить запросы французской стороны на поставку нефти и нефтепродуктов. Франция имела дефицит в торговле с СССР, поэтому была заинтересована в увеличении объема советского импорта. Предложения французской стороны увеличить поставки в СССР товаров легкой промышленности отвергались советскими внешнеэкономическими организациями. Советский Союз нуждался в первую очередь в поставках станков, машин, электрооборудования, продукции химической и военной промышленности. Однако возможности французской экономики по этим позициям были ограничены.
Кроме того представители советского торгпредства во Франции встречали серьезные трудности в размещении заказов на французских промышленных предприятиях. Различного рода конфликты и недоразумения возникали в связи с отсутствием координации между министерством торговли и министерством экономики Франции в решении вопросов при подготовке соглашений с французскими фирмами. Тормозом для развития советско-французских экономических связей были также неустойчивость франка, высокие таможенные тарифы, неприемлемые условия при заключении контрактов. Некоторые фирмы при заключении торгово-экономических сделок отказывались предоставлять торговые кредиты, требовали крупных авансов, иногда в английской или американской валюте. Советскую сторону во многих случаях не удовлетворяли нарушения французскими предприятиями сроков реализации соглашений на поставки промышленного оборудования и военной техники.
В 1936-1937 гг. советские внешне экономические организации заключили с французскими фирмами ряд контрактов на поставку военной техники, в том числе: с фирмой «Гочкис» на продажу зенитных пушек и пулеметов с боекомплектом, с фирмой «Брант» на поставки минометов и боеприпасов к ним, с фирмой «Испано-Сюиза» на изготовление и экспорт в СССР авиамоторов и авиационных пушек, с фирмой «Ателье Карпантье» на поставку приборов управления зенитно-артиллерийским огнем. Рыбинский авиационный завод № 24 заключил прямые соглашения с фирмами «Рено» и «Ратье», по которым в СССР должны были поставляться авиамоторы, авиационные винты особой конструкции, оборудование для авиационной промышленности. Французский сторона взяла на себя обязательства оказывать советскому заводу техническую помощь, передавать новую технологию, инструктировать и обучать советских специалистов. Однако с выполнением советских военных заказов возникли серьезные трудности - французские фирмы не соблюдали сроков исполнения контрактов. Весной и летом 1938 г. советская сторона по дипломатическим каналам неоднократно ставила перед французским правительством вопрос о выполнении в срок советских заказов на военную технику. В конце мая по поручению НКИД полпред Я.З.Суриц имел беседу с премьер-министром Э.Даладье и изложил ему претензии советского правительства в связи с нарушениями французскими фирмами сроков поставок военной техники. Даладье признал, что он отдал распоряжение о приостановлении промышленными предприятиями выполнения всех иностранных заказов на военную технику в связи с перевооружением французской армии. Однако премьер заверил полпреда, что ограничения на поставку военной техники в СССР по старым контрактам будут сняты. Что касается новых заказов, то он окончательно ответа дать не может, но «отнесется как к заказам для союзника». Однако трудности по советским заказам устранены не были. В письме Я.З.Сурица в НКИД от 27 июля сообщалось: «...Мне почти ежедневно приходится регистрировать факты все новых и новых затруднений с военными заказами - бесконечная волокита. Даладье дает обещания, а его аппарат саботирует и тянет».
Мюнхенские соглашения резко ухудшили советско-французские отношения и оказали отрицательное влияние на экономические связи двух стран. Объем торговли между СССР и Францией в 1939 г. уменьшился более чем в 2 раза по сравнению с 1938 г. Советский экспорт снизился до 4,8 млн.руб, а импорт не превышал 2,5 млн.руб. Резко сократился объем советских заказов во Франции. Такое положение было невыгодно французским властям не только с экономической, но и с политической точки зрения, поскольку автоматически вело к увеличению закупок промышленных изделий Советским Союзом в Германии. 27 января 1939 г. поверенный в делах Франции Ж.Пайяр в беседе с заместителем наркома иностранных дел В.П.Потемкиным интересовался эвентуальными закупками советскими внешнеторговыми организациями промышленного оборудования для оборонных заводов. Потемкин ответил, что, как и раньше, Советский Союз по, всей видимости, будет получать из Германии оборудование, необходимое промышленности, в том числе и оборонной. Заместитель наркома отметил, что «французов менее всего должно было бы удивить это положение, ибо, как это ни парадоксально, ни французская промышленность, ни само французское правительство не проявляют желания развивать сотрудничество с СССР в области оборонной промышленности».
Советская сторона не исключала возможность расширения связей с французскими промышленными предприятиями, связанными с производством военной техники. В начале февраля 1939 г. Ж.Пайяр сообщил в Париж, что во время его визита в НКИД В.П.Потемкин высказался за более тесное техническое сотрудничество в области самолетостроения, которое будет выгодно как Франции, так и Советскому Союзу. СССР, отметил зам.наркома, имеет большие производственные мощности в авиационной промышленности и может при соответствующих условиях поставлять самолеты Франции. «Это заявление, писал Пайяр, - может рассматриваться как принципиальное предложение, и я сообщаю его на тот случай, если в какой-то момент оно может оказаться полезным французскому правительству». Советская инициатива не встретила поддержки с французской стороны.
В связи с тем, что по многим контрактам истек срок выполнения французскими фирмами советских заказов, вновь между Москвой и Парижем встал вопрос об исполнении обязательств, взятых французскими предприятиями. 4 февраля в НКИД поверенному в делах Франции Ж.Пайяру была вручена памятная записка, в которой приводились факты систематической задержки выполнения советских заказов на военную технику французскими фирмами, что, по мнению советской стороны, имеет отрицательное влияние на весь комплекс советско-французских отношений. При вручении памятной записки ответственный работник НКИД Поцероб заявил: «Мы удивлены таким, совершенно неприемлемым для нас положением дел. Тем более, что речь идет об отношении со страной, которая связана с Советским Союзом пактом о взаимопомощи». В документе, переданном французскому дипломату, указывалось, что советские компетентные органы вынуждены будут аннулировать ряд безнадежно просроченных заказов, потребовав при этом компенсации, а также принять меры к размещению оборонных заказов в других странах.
8 февраля председатель Верховного Совета СССР М.И.Калинин после вручения верительной грамоты новым послом Франции Э. Наджиаром имел беседу с французским дипломатом. М. И. Калинин выразил сожаление по поводу заметного ухудшения отношений между СССР и Францией. Особое внимание он уделил тому факту, что выполнение советских военных заказов постоянно задерживается. В телеграмме в Париж Наджиар сообщил, что Калинин считает эту проблему пробным камнем подлинного отношения французского правительства в России. Посол высказал свое мнение о необходимости положительного разрешения проблем франко-советских экономических отношений. Наджиар в связи с этим подчеркнул, что Москва ведет торговые переговоры с Германией, которая по имеющимся сведениям готова пойти на предоставление СССР кредита в 200 млн. марок. Советский Союз уже подписал соглашение с Италией и ведет торговые переговоры с Польшей. Различного рода трудности в советско-французских экономических связях явились результатом общей нестабильности отношений между СССР и Францией. Кремлевское руководство внимательно следило за развитием политической обстановки в Европе. Москва обоснованно считала, что курс на создание системы коллективной безопасности не принес желаемых результатов, и поэтому необходимо вносить существенные коррективы во внешнюю политику, исходя из интересов Советского Союза, как их понимали советские лидеры.
20-21 марта 1939 г. в Москве состоялся XVIII съезд ВКП(б). В отчетном докладе ЦК, с которым выступил И. В. Сталин, была дана оценка международной обстановки и освещены основные направления внешней политики СССР. В докладе осуждались агрессивные действия фашистских государств и была подвергнута острой критике политика попустительства агрессии и антисоветская направленность внешнеполитического курса Франции и Англии. И. В. Сталин заявил, что западные державы имеют также намерения втянуть Советский Союз в войну с Германией и Японией. «В политике невмешательства сквозит стремление, желание - не мешать агрессорам творить свое черное дело, не мешать, скажем, Японии впутаться в войну с Китаем, а еще лучше с Советским Союзом, не мешать, скажем, Германии увязнуть в европейских делах, впутаться в войну с Советским Союзом, дать всем участникам войны увязнуть глубоко в тину войны, поощрять их в этом втихомолку, дать им ослабить и истощить друг друга, а потом, когда они достаточно ослабнут, - выступить на сцену со своими силами, выступить, конечно, «в интересах мира», и продиктовать ослабевшим участникам войны свои условия». В докладе отмечалось, что в сложной международной обстановке советскому государству необходимо «соблюдать осторожность и не давать втянуть в конфликт нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками». Характеризуя цели советской внешней политики, И.В.Сталин заявил, что СССР будет отстаивать дело мира, будет поддерживать народы, ставшие жертвами агрессии и борющиеся за независимость своей родины. В то же время, была подчеркнута готовность советского государства укреплять деловые связи со всеми странами, которые не будут пытаться нарушить интересы СССР, целостность и неприкосновенность его границ.
По выражению одного немецкого дипломата, внешнеполитический раздел доклада Сталина ожидали со смешанным чувством любопытства и трепета. В дипломатических кругах отмечалось, что следует ожидать определенного изменения курса СССР на международной арене. Острая критика в адрес «буржуазных демократий», по мнению обозревателей, являлась серьезным предупреждением Западу и указывала на возможность сближения с Германией. 13 марта в донесении в Берлин посол Германии в Москве Ф. Шуленбург писал: «Примечательно, что ирония и критика Сталина значительно острее обращена против Англии, чем против так называемых государств-агрессоров и особенно, Германии». Комментируя выступление на съезде А.И. Микояна, поверенный в делах Франции Ж.Пайяр подчеркнул, что эту речь члена политбюро ЦК ВКП(б) следует рассматривать в более широком плане, чем экономические отношения СССР с зарубежными странами. Это выступление, считал Пайяр, является иллюстрацией внешнеполитической линии, намеченной Сталиным в докладе. Французский дипломат в конце своей телеграммы в Париж делал важный вывод: «Следует опасаться, что, как только эта политика не будет вписываться в рамки ныне разрушенной коллективной безопасности, она, усложняясь в ходе реализации, приведет в действительности к тому, что будет способствовать экспансионистским замыслам одновременно Рима и Берлина». Посол Франции в Риме А. Франсуа-Понсе 13 марта сообщал в Париж, что в правительственных кругах Италии считают, что в докладе Сталина имеются свидетельства отхода СССР от Франции и Англии, что судя по высказанным обвинениям в адрес демократических держав, Россия намерена остаться в стороне от вероятного европейского конфликта, значительно облегчая тем самым позиции тоталитарных государств.
Западные политические обозреватели и дипломаты, анализируя материалы съезда большевистской партии, высказывали предположения о возможном повороте внешней политики Советского Союза в сторону улучшения отношений с фашистской Германией. Во французской прессе также высказывалось мнение, что отныне Советский Союз отказывается от идеи коллективной безопасности и намерен обеспечить свои интересы любой ценой, в том числе и за счет сближения с Германией. Конечно, в докладе Сталина не была сформулирована установка на сближение или сотрудничество с Германией. Однако западные аналитики заметили новую тенденцию в политическом курсе Москвы, которая подразумевала определенное улучшение отношений с Берлином.
Как стало известно позднее, оценки западных аналитиков оказались не лишенными основания. На сессии Верховного Совета СССР, проходившей 31 августа 1939 г., В.М. Молотов, касаясь доклада Сталина на XVIII съезде ВКП(б), заявил: «Тов. Сталин еще тогда поставил вопрос о возможности других, невраждебных, добрососедских отношений между Германией и СССР». Можно сказать, что еще в марте 1939 г. с трибуны партийного съезда был дан из Москвы осторожный сигнал в Берлин о вероятности изменения позиции СССР по отношению к Германии. И этот сигнал на берегах Шпрее был зафиксирован и принят к сведению.
