Курсовая работа: Происхождение человека (Логика антропогенеза)
Обратим внимание на то, что расхожая фраза: "Семья – ячейка общества", - с этой точки зрения также оказывается лишена всякого смысла. Мы помним, что дочеловеку, как и животным, свойственна форма отношения "С – С", в которой первый субъект всегда персонифицирует второго и строит свое поведение в зависимости от того, кого он распознает во втором субъекте. Это биологическая форма жизни, в которой воспроизводится животный вид. (В социальной форме, напомним, воспроизводится существование индивида). От дочеловека она наследуется и предчеловеком, и социальным человеком. Именно в ее рамках социальный человек создает семью, завязывает дружеские связи или проникается к кому-то неприязнью. Это гораздо более древняя сфера жизни, чем сфера социального бытия и "ячейкой" последнего она никоим образом быть не может.
Однако от характеристики социального союза вернемся к моменту его возникновения.
У предчеловека не было речи. В "общении" с камнем он пользовался языком, понятным камню – языком физического воздействия, ударов. Во взаимодействии с себе подобными он ограничивался языком животного общения, ибо ему нечего было сказать им сверх того, что позволял выразить этот язык.
Социальный человек оказывается в принципиально иной ситуации. Ему нужно уметь управлять своим живым "орудием" - другим человеком. Нужно уметь сообщить ему цель, идеально сложившуюся в своей голове, и объяснить его часть задачи. Ни животный язык, ни тем более язык силы для этого не пригоден. Ему, наконец, оказалась нужна речь.
Все предпосылки возникновения речи к этому моменту уже сложились. Предчеловек умел издавать различные звуки не хуже, чем это умеют делать современные обезьяны. Переход на мясную пищу повлек за собой атрофию челюстной мускулатуры и редукцию нижней челюсти, что дало ему возможность артикулировать. Идеальный образ, который он мог сообщить другому, уже присутствовал в его мозгу. Потребность в освоении социального способа жизни была не менее остра и актуальна, чем для его предков потребность в освоении саванны или каменного орудия. Не приобрести речи он не мог.
Главная трудность для него заключалась не в том, чтобы научиться говорить, т.е. произносить звуки членораздельно, а в том, чтобы звук (каким бы он ни был из-за несовершенства гортани), изданный им с намерением направить другого к некоторому определенному действию, был правильно понят этим другим. Проблема возникновения языка – это прежде всего проблема возникновения смысловых стереотипов слов. Но эта проблема сама собой решилась в ходе практического взаимодействия людей. Логика этого решения, по-видимому, заключалась в следующем. Первый человек издавал звук, чтобы побудить другого к некоторому действию. Этот звук не мог быть похож ни на какой звук животного языка, ибо иначе он заведомо не был бы интерпретирован вторым так, как этого хотел бы первый. Допустим, второй в ответ совершал именно то действие, которое от него ждал первый. Тогда в следующий раз в подобной ситуации первый издавал тот же звук. В его голове ассоциативно связывались образ звука и образ действия второго. Звук для него наполнялся смыслом, но этот смысл, подчеркнем, создавало не то намерение, из которого он исходил, произнося свою "команду", а реакция второго. Иначе говоря, первый видел, как понимает этот звук второй, и впредь сам понимал его так же. То же самое происходило и в психике второго, когда он заступал место первого. Но с самого начала второй мог совершить не то действие, которое ожидал первый. В этом случае опыт выходил наполовину неудачным. Наполовину – потому, что тогда это иное действие получало свой знак в произведенном звуке. А поиски звука для нужного действия надо было продолжать, пока он не был бы найден, т.е. пока второй не среагировал бы на него так, как того ждал первый.
Чем принципиально отличается человеческая речь от "языка" животного общения? Прежде всего, тем, что они возникают и исполняют свое назначение в совершенно разных, непересекающихся сферах жизнедеятельности: первая – в той, в которой осуществляется воспроизводство индивидуального существования субъекта ("С1 – С2 – О"), а второй – в сфере видового воспроизводства ("С С"). (Сходство левой части формы социального отношения и животной формы - "С – С" - чисто внешнее: как уже говорилось, "С2" всегда безлик, тогда как второй субъект стадной формы всегда персонифицирован). Они служат разным целям природы: первая – выживанию отдельной особи, второй выживанию биологического вида в целом. Кроме того, слово является знаком идеального образа, животный сигнал – знаком образа чувственного. Слово всегда ориентировано на другого субъекта и является побуждением его к действию (позже к размышлению). Крик (поза, мимика, жест) животного есть его собственное действие, выражающее его внутреннее состояние и, как правило, не предполагающее ни реакции другого существа, ни даже его наличия (животное пользуется средствами стадной коммуникации и тогда, когда находится вне стада). Наконец, упомянем еще одно показательное отличие: "знаки человеческого языка могут замещать друг друга", тогда как "ни один зоопсихолог не наблюдал у животного двух разных звуков для того же самого состояния или сигнализирующих о том же самом". (Б. Поршнев. "О начале человеческой истории").
Возникновение речи знаменует собой возникновение качественно нового способа взаимодействия субъектов – взаимодействия на уровне идеальных продуктов психики. Люди начинают обмениваться идеальными образами, и это уже обмен мыслями. Первое слово уже несет в себе и первую мысль. За счет слова субъективное идеальное становится объективным фактом для другого, объективируется вовне создавшего его субъекта. Это объективированное, реально влияющее на жизнь и практику людей идеальное и есть сознание.
Теперь нетрудно понять, как решается старая, навязчивая загадка: что возникло раньше слово или мысль? Ответ прост: понятие "мысль" (или "сознание") не следует отождествлять с понятием "идеальное". Последнее по объему гораздо шире первого. Идеальное, т.е. способность приводить во внутреннем плане психики образы внешних вещей в самодвижение (за счет усилия, создаваемого потребностью в их оригиналах), было свойственно и предчеловеку. Теперь, благодаря речи, идеальное, возникшее в голове одного человека, получает "публичное" выражение и становится фактором, определяющим поведение каждого члена человеческой общины. Только теперь оно и становится сознанием. Человеку уже было что сказать другим, когда он готовился произнести первое слово. Без слова его идеальный образ еще не был мыслью. Он стал ею в тот момент, когда прозвучало слово.
Но обретение сознания отнюдь не означало обретения и самосознания. Благодаря практике социального существования, практике соотнесения себя с окружающим миром через другого субъекта ("С2"), человек смог окончательно выделить себя из природы и осознать ее как нечто внешнее себе. Но отделять себя от этого "другого", от себе подобных он еще не умел. Ничто пока не разорвало его непосредственной связи с другим субъектом (С – С) ни в форме социального взаимодействия, ни в форме биологического существования. Поэтому его сознание оставалось непосредственно общинным. Свое "Я" он отождествлял с "Я" всей общины, не ощущая никакого различия между собой и ею. (Память об этом еще настолько свежа в нас, что и сегодня нам порою трудно настроиться думать иначе, чем все).
А как была устроена эта община?
Предчеловека мы оставили в весьма драматичный момент его истории. Предплемя распадалось под ударами каменного орудия, и объединяющих уз это орудие ему не сулило. Чтобы уцелеть, предплемени необходимо было найти новую основу объединения. Такой основой и явилась социальная практика. Люди вновь оказались необходимы друг другу, но не потому, что того требовал инстинкт, не ради продолжения рода или выживания за счет коллективной обороны, не потому, что их связывали кровные узы, тем более не из желания общения и не по причине взаимного влечения, а потому, что каждый нуждался в удовлетворении своих потребностей. Социального субъекта ("С1") интересует только благо "О". Второй субъект ("С2"), как уже говорилось, ему безразличен настолько, что окажись на месте второго любой другой, первый не заметил бы подмены. Но желанное благо он мог получить только из рук второго. Без "С2" он обойтись не мог, и поэтому оказался привязан к нему с той же силой, с какой сам связан своими потребностями. Для него заинтересованность во втором была равновелика заинтересованности в самосохранении. Крепче и надежнее этой связи не было ни в стаде долюдей, ни тем более в предплемени, ибо ее источником является эгоистичная личная потребность человека. Союз людей, в котором каждый приобретает для себя жизненно важные блага посредством другого, назовем племенем. Племя – это и есть социальная форма общности людей.
Обратим внимание на одно обстоятельство, важное для понимания будущих перемен в человеческом общежитии: в племени нет власти. Никто не властвует ни над кем уже потому, что никто не умеет отличать себя от другого. Хотя племя и устроено по иерархическому принципу, но его структура обусловливается распределением функций (частных задач) между членами племени, а вовсе не распределением властных полномочий.
Итак, социальный субъект – это существо, определяющей формой жизнедеятельности которого является форма "С1 – С2 – О". (Досоциальные формы им, разумеется, тоже не утрачены, но не они создают его лицо). Осваивая эту форму деятельности, он невольно овладевает сознанием и речью, тем самым превращаясь из предчеловека в человека разумного.
Это еще неполноценный человек. Самосознания у него еще нет.
Социальный союз людей – племя.
Личность
Следующий шаг в своем развитии человек делает тогда, когда овладевает практикой межплеменного обмена.
Внутри племени обмен продуктами деятельности его членов изначально был невозможен, поскольку никто из них не видел в своем соплеменнике существа, отличного от себя. Меняться было не с кем. В племени "все было общее": то, чем владело племя, принадлежало каждому; то, чем владел один, принадлежало всем. Поэтому первые случаи обмена были возможны только между чуждыми друг другу племенами. Умея отличать себя от внешней природы, каждый человек умел отличать себя и от представителя чужого племени как части этой природы. А предмет обмена давал ему социальный способ производства благ, позволяющий, благодаря своей эффективности, создавать избыток предметов потребления.
Вначале случайный и эпизодический, межплеменной обмен со временем становится регулярным, а затем, став формой привычного поведения людей, из сферы межплеменных отношений проникает в среду племени. Новая форма поведения, очевидно, имеет вид "С1 – О – С2", где "С1" - обладатель блага "О", предназначенного для обмена с субъектом "С2", а "С2" - человек, олицетворяющий всех, кто испытывает потребность в "О", кто способен ответить на предложение "С1", т.е. общество людей, подобных "С1".
Еще не умея отличить себя от своих соплеменников, человек отчетливо видел разницу между предметами, переходящими при обмене из рук в руки. Это различие вещей вынуждало его к осознанию различия между ним и тем, с кем он вступал в обмен: воспринимая другую вещь именно как другую, отличную от своей, он и ее обладателя не мог не воспринять именно как другого, отличного от себя. (Нечто подобное можно наблюдать в процессе развития ребенка. "Даже много времени спустя после того, как он вполне овладевает местоимением "я" и перестает путаться в грамматических формах, дошкольник не умеет отделять свои личные качества от предметных. Он еще не вполне разграничивает "Я" и "мое"; свои сходства и различия с другими детьми он часто определяет по наличию или отсутствию каких-то предметов, игрушек, вещей". (И. Кон. Открытие "Я".- М., Политиздат, 1978. с. 264). Впрочем, такое восприятие своего отличия от других свойственно и взрослым. "...Общественное отношение самих людей... принимает в их глазах фантастическую форму отношения между вещами", - писал К. Маркс, характеризуя отнюдь не детское и не племенное мировосприятие, но современный еще и ему – а во многом и нам – способ теоретического мышления. (К. Маркс, Ф. Энгельс, ПСС. т. 23, с. 82)). Подобно тому, как опосредованное отношение к окружающему миру позволило вначале предчеловеку, а затем (окончательно) социальному человеку выделить себя из этого мира и осознать его как нечто внешнее себе, постсоциальная форма деятельности открывает перед человеком возможность выделения себя из социальной среды обитания, осознания других людей именно как других, внешних себе и отличных от себя. Благодаря этому человек впервые обретает самосознание, собственное "Я", и, тем самым, становится личностью. Поэтому постсоциальную форму существования назовем личностной.
(Личность это человек, сознающий свою отдельность от любого другого, сколь угодно близкого, человека. Вновь обращаясь к ребенку, заметим, что в онтогенезе он проходит те же стадии развития, которые пережили и наши недавние предки: и он, уже будучи вполне сознательным, говорящим и, так сказать, "социально деятельным" существом, какое-то время еще не умеет именовать себя в первом лице, не догадывается о суверенности своего существования. И он сначала отличает себя от чужих, посторонних людей, и лишь затем от своих родных. Наконец, и он приходит к осознанию своего "Я" не умозрительным путем, а путем практической деятельности в той же форме "С1 – О – С2", где в качестве опосредующего объекта выступает продукт его собственных стараний, предъявляемый взрослому в обмен на похвалу – башня из кубиков, рисунок, пластилиновый человечек и т.п.)
Историческое перерождение социального человека в личность обусловило закат племенной организации людей. Становясь личностью, человек дистанцируется от любого другого человека, а следовательно, от всех, от всего племени. Оставаясь среди соплеменников, он выходит из прежнего союза с ними. В результате племя рассыпается на множество человеческих частностей. Если "обществом" ("С2" в выражении "С1 – С2 – О") для социального человека было его племя, то "общество" личности ("С2" в выражении "С1 – О – С2") не имеет границ. Архипелаг племен, каким являлось человечество на социальной ступени развития, сливается в единый материк. Форма коллективизма личности – человечество в целом.
В форме "С1 – О – С2" мы впервые встречаемся с существом ("С1"), производящим некое благо ("О") не для собственного потребления, а для потребления его другим человеком ("С2"). Это особого рода деятельность, которую, чтобы отличать от любой другой, назовем словом "труд".
Нетрудно заметить, что такое ее наименование хорошо согласуется с терминологией классической политической экономии, в которой "труд" - это процесс производства товара, т.е. блага, создаваемого именно для обмена, а не для собственного потребления. Тем самым мы получаем возможность указать момент зарождения товарного производства. Но, с другой стороны, это словоупотребление весьма непривычно, ибо в этом случае следует признать, что деятельность социального человека трудом не является. Впрочем, это старая проблема, на которую общественная наука лишь по неряшливости не обращает внимание. Ведь "труд", о котором, например, повествует Маркс, анализируя его двойственный характер и видя в нем субстанцию стоимости, и "труд" обезьяны, на котором, вслед за Энгельсом, синтетическая теория строит свою концепцию антропогенеза, тем более "труд" пчелы или бобра, с которым то и дело встречаешься в литературе – не более чем омонимы. Деятельность дочеловека ("С – О"), предчеловека ("С – Ор – О"), человека социального ("С – С – О") и постсоциального ("С – О – С") различаются настолько глубоко, что каждая из них должна была бы иметь собственное наименование. Однако этого нет, и поэтому приходится выбирать, в каком случае использовать термин "труд". Как сказано, мы его резервируем для личностной формы деятельности.
Итак, труд возникает лишь на личностной ступени развития человека.
Каково же его назначение?
Едва человек начинает сознавать свое "Я", едва констатирует: "Я есть!", - как перед ним встает вопрос: "Кто я?". Точнее: "Кто есть именно я – "Я" в отличие от любого другого человека?". Именно труд и дает ему ответ на этот вопрос.
В самом деле, человек не может удовлетвориться созерцанием своего "Я" лишь в своем воображении, ибо такое созерцание способно послужить основанием не более чем для мнения о себе. Но всякое мнение – в равной мере, как о себе, так и о внешнем мире – не стоит и гроша ломаного, пока не получает подтверждения своей истинности. То есть, пока не превращается в знание. А получить подтверждение (или опровержение) своему мнению о себе человек может только от другого человека. Причем, подтверждение тем более объективное, чем больше он сам этому человеку безразличен. Следовательно, от человека, олицетворяющего собою всех людей, и в его лице - от общества. Но для этого он должен предъявить другим людям свое "Я" зримым для них образом. Он должен воплотить это "Я" вовне себя, в отчуждаемом от себя объекте. Таким объектом и является продукт его труда.
